Меншиков, не доверяя словам генерала Кирьякова, решает лично ознакомиться с ситуацией на нашем левом фланге и, к своему ужасу, видит в полукилометре от себя приближающихся французов. Кирьяков наступление врага попросту прохлопал! Главнокомандующий понимает, что время для организации эффективной контратаки практически упущено, но всё же отдает приказ подтянуть в это место кавалерию и особенно артиллерию. А сам бессильно наблюдает за тем, как на плато колонна за колонной появляются синие мундиры французов. Одновременно ему сообщают, что противник начал наступление по центру наших позиций.

Завязывается интенсивная артиллерийская перестрелка. Поначалу на плато преимущество в огневой мощи оказывается на нашей стороне, и Меншиков приказывает Кирьякову провести немедленную атаку. Но тот… приказ игнорирует [455] ! Зато бросается вперёд другой генерал – Михаил Куртьянов, совершенно не учитывая ситуацию. Человеком он был храбрым, но глупым, и сочетание этих двух качеств у военного командира, опасное даже в мирное время, оказалось в боевых условиях в прямом смысле слова убийственным. На совершенно открытой местности он поднимает несколько рот Московского полка в штыковую атаку, причём плотно сомкнутыми рядами. Не пройдя и ста метров, наши солдаты попадают под страшный ружейный и артиллерийский огонь, выкашивающий их десятками. Нет нужды говорить, что русская контратака захлёбывается. Количество французских орудий нарастает, и вскоре становится очевидным, что сбросить неприятеля с плато уже не представляется возможным. Наши полки начинают подаваться назад – во главе всё с тем же генералом Кирьяковым. Начальник штаба Меншикова полковник Василий Вунш [456] потом вспоминал: «/…/ проскакав ещё некоторое пространство, мы встретили генерала Кирьякова в лощине, пешего» [457] , причём он так и не смог ответить на вопрос, где же находятся вверенные ему войска, ограничившись лишь неуместным замечанием, что «под ним была убита лошадь» [458] .

Где-то до половины второго русская армия, несмотря на двойное превосходство противника на своём левом фланге [459] , бомбардировку со стороны союзного флота, а также сильнейшее давление по центру, в целом держит удар. Сент-Арно нервничает и отправляет к лорду Раглану просьбу начать действия на нашем правом фланге. Англичане вступают в бой лишь в районе двух часов дня [460] , но вместо того, чтобы давить на нас там, где просят французы, несколько сдвигаются к центру. В результате фронт сражения начинает всё больше и больше сужаться, и союзники вместо того, чтобы сбросить русских в море, наоборот, оттесняют их всё дальше и дальше от береговой линии.

Их наступление по центру идёт с трудом: русская артиллерия действует исключительно успешно, метко работают наши стрелки-егеря. Практически все французы, которые приняли участие в сражении на Альме, отмечают эти две главные проблемы, с которыми им пришлось столкнуться [461] . К сожалению, однако, вновь играет свою негативную роль натура нашего главнокомандующего. Я уже говорил, что он не верил в способности своих подчинённых, и вот теперь постепенно начинает от руководства сражением попросту уклоняться. Достаточно сказать, что после полудня он не отдаёт войскам ни одного приказа [462] ! Князь разъезжает по полю боя, расспрашивает, как обстоят дела, но далее в своих действиях не идёт. А брошенная им на произвол судьбы армия продолжает сражаться. И как сражаться! Приведу лишь два примера действий солдат и офицеров Московского пехотного полка, командир которого, тот самый генерал Кирьяков [463] , «потерял лошадь» [464] .

72 стрелка этого полка под командованием поручика Култашёва [465] (к сожалению, я не нашёл, как его звали) меткой стрельбой останавливают наступление превосходящих сил французов, заставляют их отойти назад, а потом «ещё долгое время» [466] продолжают удерживать свои позиции. Более того, они обеспечивают организованный отход своим товарищам за Альму, а сами отходят лишь когда оказываются под угрозой полного уничтожения в рукопашной схватке. При этом отряд не теряет ни одного человека, и только покинув прикрывающие его виноградники, попадает под картечный обстрел, унесший 13 жизней. Но и после этого не бежит, а рассыпается цепью на новых позициях и вновь заставляет французов остановиться на противоположном берегу Альмы [467] . Затем горстка героев, с трудом отбиваясь штыками и прикладами от наседавшего неприятеля, организованно отходит на высоты южного, «русского» берега реки, видит Брестский резервный полк, пытается присоединиться к нему, но тот начинает быстрое отступление. Култашёвцы и здесь не теряют самообладания, организовывают защиту позиций, оставленных этим полком, и, может быть, благодаря им отступление их товарищей не превращается в бегство и разгром [468] .

Так же умно, храбро и умело действует третий батальон Московского полка под командованием подполковника Соловьёва (его имени я тоже не знаю). Сначала он успешно обороняет деревню Альматамак (сегодня – село Песчаное [469] ), на левом фланге наших позиций, затем, когда сдерживать натиск французов не остаётся уже никакой возможности, организованно отходит за Альму, рас-средотачивается в прибрежном кустарнике и вновь открывает огонь. О том, сколько хлопот принёс французам этот небольшой отряд (в русском пехотном батальоне в те времена реально насчитывалось не более 900 человек [470] , но ведь в бою подразделение Соловьёва несло значительные потери) свидетельствует хотя бы тот факт, что честь сражения с ним приписывают себе как минимум три французские бригады [471] . Для количественного сравнения скажу, что только одна из них – под командованием генерала Эли Фредерика Форе – насчитывала 5.158 человек [472] . А Соловьёв отходит тем временем дальше, взбирается на «наши» высоты, видит ряды Тарутинского полка, ещё не принявшего участия в сражении, и устремляется туда в надежде прикрыться им и перевести дух.

И тут происходит непоправимое: Тарутинский полк начинает быстрое отступление, на грани бегства. Отступает без приказа главнокомандующего, при первых же выстрелах французов в его сторону! Ответственность за этот позорный манёвр, несомненно, лежит на его командире – генерал-майоре Семёне Волкове [473] . Отступление тарутинцев играет в судьбе сражения трагическую роль. В центре русской позиции образовывается никем не защищаемая брешь чуть ли не в километр шириной [474] , наш левый фланг к этому времени оказывается отжатым от берега уже почти на три километра [475] , и начинается отступление практически по всему фронту – за исключением продолжающего держаться против англичан правого фланга.

Там выдвинувшиеся наконец-то к Альме британцы тут же попадают под наш меткий артиллерийский и ружейный огонь. Рассел пишет: «Правый фланг заволокло клубами чёрного дыма от горящей деревни. Фронт противника взорвался вулканом огня и белого дыма. Рёв пушек сделался нестерпимым, мы слышали, как, тяжело гудя, пролетали ядра, как со страшным грохотом падали они на землю. Вокруг трещали деревья, сокрушаемые этой яростной мощью. Из стен летели камни и щепа. /…/ тут прозвучал приказ наступать» [476] .