Услыхав такое от маленького ребенка, я ошарашено пискнула:

– Что ты говоришь?

– А что такого? Мама всегда, когда плохо себя чувствует, так говорит. Я слышала!

Взяв себя в руки, я быстренько перевела разговор на другой предмет:

– Кто был с тобой в доме?

– Танька! Она здесь живет и меня сторожит. Другие приезжают и уезжают, а она всегда здесь!

– А сегодня утром кто приехал?

– Не знаю! Слышала, как сначала в дверь колотили, Танька пошла открывать и с кем-то разговаривала в коридоре, а потом кричать стала:

– Нет, я этого делать не буду! Берем деньги и мотаем отсюда. Оставь её в покое!

Я испугалась и удрала в сад.

– Значит, не знаешь, кто привез сюда диломат с деньгами?

– Папа заплатил за меня выкуп?! Ура! Молодчина! Я знала, что он не будет жадиться!

– А ты откуда про выкуп знаешь?

– Я много чего знаю! Я слышала! Они меня привезли сюда и в шкафу заперли, чтоб не мешала. А сами сидели в комнате и все обсуждали.

– Что ты слышала?

– Все! Как деньги собирались у папы просить. Долго спорили, сколько он может дать. Танька и Колька хотели просить сто тысяч, а Кирилл сказал:

– За сто тысяч мараться не стоило. Возьмем по макси...

Полина запнулась, припоминая трудное слово потом старательно выговорила:

...максимуму. И вообще, не мы это дело задумали, не нам и решать. Лепила в доме свой человек, знает, сколько хозяин потянуть может. А кто такая лепила?

– Врач.
– машинально ответила я.

Полина кивнула и продолжила рассказ:

– Они сначала покричали, а потом согласились. А потом эта стерва убила Кольку, а потом разбился Кирилл.

– Какая стерва?!

От изумления я даже забыла указать Полине, что маленькие девочки слово "стерва" не держат в своем лексиконе.

Полина равнодушно пожала плечами:

– Не знаю. Какая-то тетка убила Кольку. Стервой её Танька называла. И ещё Танька плакала. Она его любила. А ещё она ругалась. Сидела, пила водку и повторяла:

– Сволочь! Бессердечная сволочь! Надо же такое сказать!

И передразнивала кого-то:

– Значит такая у них судьба. Нам больше достанется.

И опять плакала и говорила всякие плохие слова. Только это потом было, когда Кирилл разбился.

– Эти разговоры не для маленьких девочек.
– попыталась я по ходу разговора провести воспитательную работу, но Полинка мои жалкие попытки решительно отмела:

– А я не маленькая. Я в этом году в школу пойду. Должна была в прошлом идти, только мне трех месяцев не хватило. И я не виновата, что в шкафу все слышно было.

– Конечно, не виновата.

Она кивнула, довольная признанием своей правоты, и спросила:

– Они уехали? Я в кустах сидела и слышала, как мотор работал.

– Тот, кто деньги получил, уехал. А какая-то женщина лежит в доме.

Не успела я удержать её, как Полина метнулась в дом. Я кинулась следом, кляня себя за длинный язык. Зрелище было не для маленьких девочек.

Полина стояла около тела, личико её кривилось от сдерживаемых рыданий, по щекам текли слезы, но она мужественно боролась с собой и прилагала все силы, чтоб не зареветь в голос. Я подошла, обняла за плечи и прошептала:

– Пойдем отсюда.

– Она с всем умерла?

– Совсем.

– А почему она умерла?

Я неопределенно пожала плечами и кивком указала на шприц:

– Наверное от этого.

– Это её Лепила убила. Раз она врач, значит все лекарства знает. А лекарства ядовитые. Если много съесть-обязательно умрешь. Мне Юлька говорила, она у нас фармацеф.

– Фармацевт.
– поправила я.

– Ага, фармацевт. Она всякие отравы знает. Когда зимой в подвале крысы завелись, огромные, их даже Ваучер боялся, Юлька отраву сделала и они все подохли. Я сама их видела.

Она замолчала, потом тихонько вздохнула и проговорила:

– А Танька хорошая была. Не злая. Она меня, когда никого не было, из шкафа выпускала. Только просила никому не говорить. А ещё мне Танька разрешала телек смотреть. И кормила вкусно. Кашу никогда не варила. Утром делала яичницу с колбасой, а днем жарила картошку и ещё сосиски. Я все это очень люблю. Маня не разрешает есть много яиц и жареную картошку не разрешает. Ворчит, что вредно. А Танька всегда разрешала.

Неожиданно она сменила тему и спросила: