Шрифт:
— Значит, ты выбрала правильно, кому делегировать. Это не хуже…
И вот теперь точно для счастья больше не требуется.
Вернувшись в реальность, Аня дернулась было в сторону, сделала несколько шагов прочь от витрины, потом остановилась, оглянулась… А может? А может действительно?
Закусила губу, принимая для кого-то совершенно проходное, а для нее жизненно важное решение.
Повторно отмахнулась, сделала еще три шага в сторону от кондитерской, потом же…
— Не будь трусихой, зайка. Волк тебя не тронет.
Шепнула себе под нос, не зная даже, с чего вдруг такие ассоциации, вернулась к двери, потянула…
Над ней сработал колокольчик, оповещая о посетителе… Тот самый светловолосый мальчик-кондитер в черном фартуке улыбнулся приветливо, степенно ожидая, пока девушка подойдет поближе к витрине, сначала окинет взглядом ассортимент, потом поднимет на него… Немного растерянная, очень красивая…
— Не могли бы вы посоветовать мне? — обратится, явно чувствуя неловкость, напрочь позабыв, что это ведь его работа — советовать… Которую он делает отлично.
— Конечно, только сориентируйте меня, есть ли какие-то особые предпочтения?
— Предпочтения… — повторит, начиная потихоньку краснеть, опустит взгляд на кассу между витринами, а потом, вероятно собравшись, снова посмотрит на него. И произнесет вполне смело. — Предпочтений нет, но я хотела бы угодить человеку с очень утонченным вкусом…
И для кого-то это, наверное, задание, которое совершенно ни о чем не говорит, но мальчик-кондитер кивает, уже зная, чем очаровательная девочка сегодня порадует своего особенного человека с очень утонченным вкусом.
Корней следил за тем, как Илона с каждой расстегнутой пуговицей все сильнее раскрывается, позволяя губам дрожать в улыбке, а глазам следовать за ее пальцами, которые без намека на дрожь или неуверенность делали свое дело.
Она явно не стыдилась. Явно получала удовольствие. Явно не собиралась жеманничать или скромничать. И это безумно облегчало… А еще крайне нравилось.
Когда пуговицы были расстегнуты, платье разошлось. Не полностью, но достаточно, чтобы Корней мог оценить, что под платьем все неизменно красиво. Черное кружево, гладкая в меру загорелая кожа.
— Ты так и будешь смотреть или присоединишься? — и если Илона задает подобный вопрос, ведет одним плечом, сбрасывая ткань с него, приподнимает бровь, как бы давая возможность с другого снять уже мужчине, то делает это не из природной капризности, а ради игры.
Корней поднимает руку, делает несколько движений указательным пальцем, будто подзывая, смотрит с легкой улыбкой, как Илона сначала вроде как сомневается, а потом ведет вторым плечом, позволяет платью упасть на пол, только потом подходит, привстает на носочки, касается губами уголка мужского рта, трется своей бархатистой щекой о его — не обязанную быть идеально гладкой, руками поднимается по шее вверх, ныряя в волосы, собирая их пальцами и чуть натягивая…
Прижимается полуголым телом к пока одетому и сдерживает улыбку, но понимает — он, как всегда, реагирует на действия правильно. Значит, и действия правильные, и он все тот же…
Целуются они недолго. Высоцкий — не любитель поцелуев, Илона поняла это быстро. Даже как-то спросила и услышала ответ совершенно в его духе… «Зачем, если не в постели?». И отчасти даже поняла.
Но главное, что запомнила. Не требовала, не ждала. Если только в постели…
Чуть отстранившись, Корней пустил правую руку вверх от кожи чуть ниже поясницы, которую с удовольствием сминал, по спине до шеи. Оттуда — к хвосту, намотал его на кулак, оттянул, заглядывая в лицо. Илона улыбалась, он тоже.
Они играли, получая удовольствие, не особо торопясь.
— Дорогу в спальню помнишь?
— Почти забыла… — Илона уколола, Корней улыбнулся, наклонился к губам, сначала коснулся своими, а потом легко прикусил, наказывая за дерзость. Обоим понравилось.
— Сейчас напомню.
После чего резко отпускает волосы, забрасывает на плечо, игнорируя непроизвольный писк и идет в нужном направлении.
Мелькает мысль, что телефон остался в прихожей, но проверить решает потом. В конце концов, у него суббота. Девочка у бабушки. Рабочих авралов быть не должно. Можно расслабиться.
Аня поднималась в зеркальном лифте, глядя на свое отражение…
В ответ на нее смотрела девятнадцатилетняя девушка в любимых джинсах, самой обычной, заправленной в них футболке и джинсовой куртке поверх. На ногах — все те же конверсы, в которых когда-то она ступила на территорию Высоцкого впервые. В руках — картонная коробка с замысловатым лелестковым замком и бабушкина сумка. На лице — дурацкая улыбка и бесконечные попытки девушки ее потушить… Бессмысленные, потому что в голове раз за разом все та же сцена. Она. Пирожные. Высоцкий.