К Лёве, жадно пившему лимонад на заснеженной скамейке, потихоньку подошёл лохматый пёс. Псина с минуту назад выпрыгнула на перрон с железных ниток уходящих вперёд и влево. Нос озабоченной морды с шумом втягивал воздух надеясь на подачку. Лёва поставил пустую бутылку под лавку для сборщиков стеклотары и, глянув на пса, развёл руки в стороны. Мол, нету ничего. Затем летун, что-то вспомнив, полез в портфель. Достал свёрток, из которого выудил четыре кусочка докторской зажатых двумя ломтями хлеба. Хлеб отправился назад в свёрток и в портфель, а два розовых куска легли на асфальт. Пёс деловито посмотрел по сторонам, убедившись в отсутствии конкурентов, и, весело завиляв хвостом, за пару секунд сожрал лакомство. Лёва, поражённый скоростью принятия пищи, протянул животине ещё кусок, прожёвывая во рту, вставший колом безсоевый кусок. Пёс в этот раз жевал аристократически, видать в прошлой жизни тоже был мажором. Тут подбежал Колобок с пакетами и подозрительно оттопыренными карманами. Наша компания, собрав вещи, двинула на посадку.

В вагоне моё купе было вторым. В первом сидели два довольных морячка и две улыбающиеся девушки.

Повезло ребятам… и девчатам.

Спортсмены мои плюс Лёва заняли третье купе. Граевская, представившись капитаном медицинской службы, вышла из мужского купе. Я, глядя на хитрые физиономии парней, сказал:

— Я не участвую. Без фанатизма здесь.

— Мы меру знаем, — ответил за всех Лёва, — Культурно отдыхать умеем.

Через ещё не закрывшуюся дверь, я услышал лёвино «Доставай!».

— Нина Даниловна, — обратился я к расправлявшей складку на юбке женщине, — Я тут про спортивную медицину написал. И план работы на первые три месяца. Посмотрите.

Снисходительно-жалеющее выражение лица молодой учёной по мере чтения становилось вопросительно-восхищённым.

— Это всё… Это мы с Вами будем в Горьком… — захлебнувшись от эмоций строгая дама стала похожа на восторженную школьницу.

— Нет, Нина Даниловна, — обрезаю, — Это Вы всё устроете и организуете. Вам помогут. Я договорюсь.

В этот момент поезд дёрнулся и в купе ввалились двое — парень и девушка.

Закинули наверх сумки и гитару в чехле. Девушка представилась:

— Людмила Хитяева. Актриса Горьковского театра драмы.

Заметил, как её спутник скривил рот в усмешке.

— А это, Женя, — продолжила выступление актриса, — Ему двадцать три, а выглядит на все тридцать.

Худой, в поношенном пиджаке с вытянутыми на коленях брюками, парень действительно выглядел не очень.

— Этого комика даже в ТЮЗ не взяли. — продолжает начинающая примадонна, — Типа старик уже детишек играть. У него в спектакле две реплики, но он их так подаёт, что над его матросом зрители смеются в голос. Если б Саша Палаесс наш герой-любовник не заболел, не видать бы Женьке Москвы. Впрочем, после нашего провала, ему её и так не видать.

Смутнознакомое лицо парня лучилось улыбкой, пока подруга задвигала речь. Потом он встал и скромно представился:

— Женя. Женя Евстигнеев.

— Что Вы рот открыли, товарищ лётчик, — улыбается мне девушка-симпатяшка, — Спутали Женю с кем? (теребит остатки его шевелюры). Этого ни с кем не спутаешь. Работяга из рабочих, а поди ж ты, ударником в ансамбле джаз наяривал, пока в театр не попал. Вы любите театр? (пододвигается ближе) А девушка у Вас есть? (ещё ближе) А где Вы в Горьком остановитесь?

Я отодвигаюсь, и говорю:

— Я в заводскую футбольную команду еду. С жильём они решают… Евгений, (киваю на верхнюю полку) играете?

Тот улыбнулся, склонив голову:

— Играю. Джаз знаете ли люблю. А то как Вы на инструмент посмотрели… Сыграйте, Юрий, И зовите меня Женей. Евгений это слишком официально. Меня так цеховой мастер звал, когда собирался обматерить за брак.

Я взял гитару, Расчехлил. Немецкая. Начал играть что-то ритмическое перескакивая с темы на тему. У Жени загорелись глаза и он взяв со столика вилки начал отбивать ритм…

Евгений Евстигнеев и Пётр Тодоровский — Джаз-композиция)

Граевская захлопала, улыбаясь:

— Женя, за Вами после танцев девушки наверное бегают.

— Бегают, дуры, — отвечает артистка, — только как узнают, что он студент да ещё вожатый в пионерском лагере. То есть гол как сокОл. Бросают.

— Нет… Это знаете ли я их… — войдя в какую то роль, махнув рукой, гордо говорит Евстигнеев, — А вы, Нина Даниловна, замужем?

— Нина. Называйте меня Нина, — зарделась капитанша, — Замужем.

— И кто у нас муж? — с нажимом спрашивает Женя, помахивая вилкой и беря нож со столика.

— Полковник медицинской службы.

Артист нарочито удивлённо пугается. И, приглаживая ладонью залысины, под смех присутствующих выдаёт:

— Предупреждать надо.

В разговоре выяснилось, что Люда тоже студентка театрального училища. Что она с Женей ехала в Москву на просмотр во Дворце культуры автозавода ЗИСа. Людин папа в конце двадцатых вместе с Лихачёвым поднимал завод на мировой уровень. Директор ЗИСа в новогоднем разговоре пообещал устроить дочь старого друга в заводской театр. Но, на месте оказалось, что на заводе открыли дело против евреев-специалистов. Лихачёва тоже допрашивали. Помощник директора посоветовал «валить отсюда, пока не забрали». В заводском ДК слушать не стали, попёрлись в театр-студию киноактёра. Там профессор ВГИКа Борис Израилевич Волчек (из-за строительного ремонта в своём институте) просматривал студентов и актёров. Люда Хитяева показала Лисену из «Учителя танцев» на что мэтр заметил: