Он кивнул, уголки его губ опустились.

— Как пожелаешь. Может быть, в следующий раз ты пожелаешь то, что я смогу исполнить.

— Я больше никогда тебя не увижу. Отпусти меня.

Он вздохнул.

— Я принимаю твоё решение. Но знай, что если тебе что-то понадобится, только подумай обо мне, и я приду, если смогу.

Сказав это, джинн подошел ко мне совсем близко. Он крепко взял меня руками за плечи. Я поморщилась и попыталась отойти от него, боясь того, что он мог выдать меня, так как был предан моему отцу, но прежде, чем я смогла высвободиться, всё помещение начало двигаться, и я вдруг оказалась перед своим домом.

Я развернулась. Джаэль и Алим стояли у входа, их руки предусмотрительно лежали на рукоятях мечей, и они застыли точно так же, как и пламя факелов. Я посмотрела на дорожку перед собой и увидела лёгкий след из золотой пыли. Ничего не двигалось, не было слышно ни звука. Время застыло. Мысли у меня в голове перепутались, и из-за этого мой череп пульсировал. Я прижала пальцы к своему лбу.

Когда я вошла в шатер, я увидела, что сёстры, одетые в свои сверкающие одежды ахир, собрались в кучку и сидели неподвижно. Я увидела слёзы и ужас на их застывших лицах, их рты были раскрыты. Вероятно, они находились посреди разговора. Огромный факел в центре шатра вздымался к небу, он словно потерял надежду и застыл. У меня было только одно мгновение, чтобы рассмотреть эту сцену, прежде чем все опять изменилось и помещение снова ожило.

— Эмель! Слава Эйкабу, ты в порядке! — вскрикнула Рахима.

Нас окружили причитания обо мне, моём отце и братьях. Когда я увидела их, боль, которую я испытала сегодня днём, снова ужалила меня. Я едва ли могла осмыслить всё это. И у меня всё ещё кружилась голова из-за того, что произошло. Они спросили меня, где я была, и видела ли что-нибудь. Я пожала плечами и покачала головой, не зная, как объяснить им то, что со мной произошло нечто такое, что было таким далеким от них.

— А что с Ашиком? — спросила Тави.

Наши взгляды встретились, и я покачала головой. Я не хотела сейчас об этом говорить. Она поняла. Она осторожно обхватила меня руками, и мы сидели, обнявшись, пока мои сёстры говорили, и говорили, и говорили.

Когда стражники сообщили нам, что мы были в безопасности, и что угроза миновала, я пошла к своему тюфяку. Мне хотелось провалиться в глубокий сон. Но когда я легла, я почувствовала спиной какую-то выпуклость. Я в недоумении просунула руку по тюфяк и нащупала огромный фиолетовый сверток рядом с картой и чернилами. Он был довольно широким для меня, и обе мои руки могли потеряться внутри него. Это был не тот маленький мешочек, который я обычно прятала здесь. Я раскрыла его.

Внутри было больше соли, чем я видела за всю мою жизнь, больше, чем я украла у Короля. Я посмотрела на сестёр. Никто не обращал на меня внимания. Целая семья могла комфортно жить в течение нескольких лет на то количество соли, которое я сейчас сжимала в своих ладонях. Я не воровала эту соль. Тогда кто ещё мог осмелиться украсть её мне в подарок и положить туда, где я прятала все свои вещи? Кто ещё, кроме моих сестер, знал об этом? Это было похоже на магию.

Магия.

Быстро затянув веревки и закрыв мешок, я засунула его под кровать. Кто был этот джинн, и что он хотел от меня?

Я свернулась калачиком и накрыла глаза одеялом, чтобы поспать.

Я надеялась, что Эйкаб будет ко мне милосерден и оставит меня навечно в моих снах.

ГЛАВА 5

После нападения Матина поселение укрепили ещё сильнее. Часть захватчиков, которые остались в живых, выследили и убили, а других схватили и взяли в плен. Весь периметр дворца теперь усиленно охранялся солдатами Короля.

Все следующие дни я переживала тяжелое горе утраты Ашика, и испытывала противную тревогу из-за того, что мой отец мог узнать о том, что я выпустила его джинна. Но когда в первые несколько дней после нападения никто не призвал меня к Соляному Королю, я начала питать надежду, что джинну всё же можно было доверять. Хотя, возможно, кто-то другой был теперь хозяином легенды, исполняющей желания.

Как-то в одно ранее утро я отправилась к своей матери. Она отдыхала у себя в гареме на толстом тюфяке, изучая длинный свиток пергамента. Она была сосредоточена и сильно хмурила лоб.

— Мама, — сказала я.

Мне вдруг захотелось, чтобы ко мне относились как к ребенку, хотя мне уже было много лет. Когда рана была такой глубокой, только мама могла быстро залечить ее.

Она резко села, отбросив свиток. Ее свободные одежды сползли с плеч, обнажив блестящую золотую подвеску. Она прикрылась и подозвала меня кивком головы.

— Эмель, — она произнесла мое имя так, словно понимала все на свете. Я подошла к ней и уткнулась в ее колени. — Мне так жаль, — прошептала она. — Я сожалею об очень многом.