Шрифт:
— Ну здорово, Гусь!
Этого ещё не хватало… Сейчас задолбает нравоучениями, а сил и так нет. И не пошлёшь — нельзя легенд посылать. Вздохнув, обернулся:
— Ну, здорово, Гусь.
Посмотрели друг на друга пару секунд, и прыснули. Оба высокие, с длинными шеями, только у того, второго, ещё и нос совсем как клюв, и голос как у злого гусака — шипящий и противный. Игорь Нетто. К Лобановскому среди футболистов это прозвище не очень-то привязалось, больше Балериной звали, или просто Лобаном, но уж Гусь Гуся всегда отметит. И пощипать никогда не забудет.
— Крутенько начинаешь, молодой человек. Две недели как работаешь в Вышке, а уж скандал на скандале. Завтра опять передовицу в «Советском Спорте» захапаешь. Не стыдно хоть?
— Стыдно — это кабы дули всем. А мы вон пока ничего, очочки берём.
— «Очочки берём»! Шаровики вы. Второй матч подряд отскакиваете. Что за игра у вас, я не пойму? Где пасовка? Отдают, как на бильярде! Каждый второй пас — в больницу, на разрыв связок! Поди обработай такое!
От кого другого такой штурмовки с налёта не потерпел бы — огрызнулся б, да пошёл восвояси. Но — Нетто! Лучший распасовщик всего советского футбола. На все времена. Имеет право, мать его.
— Вот к Качалину в гости поедешь сейчас — поучит тебя, чьи в лесу шишки, а на ветке яблочки.
А вот это уже было прямо-таки обидно. Намёк Валерий понял сразу. Всего два матча довелось ему, совсем ещё молодому нападающему киевского «Динамо», сыграть за первую сборную СССР, тогда — лучшую команду Европы. После победного чемпионата Европы Качалин решил омолаживать команду. Первый раз Лобановский был вызван на гостевой товарняк со сборной Австрии — заменить на левом краю нападения самого Месхи. Попробуй-ка, влезь в эту шкуру! Журналисты в том проигранном матче отметили их связку с Хусаиновым, но тренер был иного мнения и выставил дебютанту двойку — как, впрочем, и всей команде, за исключением троих, в том числе, и капитана Нетто. Следующего вызова пришлось ждать почти год — снова товарищеская встреча на выезде, на этот раз с Польшей. Качалину почему-то вздумалось поставить выраженного крайнего Лобановского на позицию центрфорварда. Эксперимент не удался, Валерий отыграл только час и был заменён, а тренер в отчёте его просто разгромил. Каждое безжалостное слово он помнил наизусть.
Фон движения слабый. Передерживает мяч. Дважды не отдал Месхи и Иванову, находившимся на голевой позиции. Играет бездумно. Предложений на свободное место нет. Партнеры его и он партнеров не чувствуют. Огрызается, не слушает советов. Играет без угрозы воротам. Труслив, вверху не играет. Много технического брака.
Больше Лобановский за главную команду страны так никогда и не сыграл. Сейчас, спустя почти десятилетие он вполне понимал, что критика Гавриила Дмитриевича была не злой, а вполне объективной — но каждое напоминание об этой несбывшейся мечте больно царапало. Действительно: «Кайрату» теперь лететь в «Ташкент», а там тренирует как раз Качалин, принявший команду у Аркадьева. Вот хотел же успокоиться, собраться с мыслями, а тут этот припёрся и гогочет — «где пасовка!». Разозлил.
— Нетто, ты что, самый умный? Ты, может, петушиное слово заветное знаешь, как научить человека в возрасте под тридцатник пасовать? Так нет, не можешь знать — ты ведь не петух, а Гусь. А раскудахтался як звичайный пивник.
— Какой ещё пивник?!
— А такой! Якого в лапшу рубят, бо людинам жизни не дае.
— Я вот тебе сейчас задам лапшу… Много о себе думать стал, сопляк?
— А ну-к притихли оба сейчас же, гуси-лебеди, петухи гамбургские, — раздался сиплый бас откуда-то сбоку. Спорщики вздрогнули и обернулись.
— Дядя Ке…
— Сто лет дядя Кеша. Игорёк, тебе не совестно? Парень без году неделя как тренером в команде. Ты сам-то в таких и не играл никогда, где полсостава сено-солому не разбирают — все в «Спартаке» да в сборной. А что, не насмотрелся на таких, когда на острова тебя работать командировали? Так там, поди-ка, и задницу от головы не всякий отличить может, не то что пасовочкой шиковать. Много натренировал?
Нетто потупился и запыхтел. Да, был и такой эпизод в его жизни — работа в кипрской «Омонии». И в самом деле — он понятия не имел, как тренировать этих людей, которые не знали азов, выученных им ещё пацаном! Как-то промаялся год и сбежал. Подкусил его седоусый чёрт, ох как подкусил. Не один он умеет неловко людям делать. Зачем вообще полез? Ничего же плохого ему Балерина не сделал. А, дьявол! У них же несчастье в Алма-Ате, все, небось, на таком взводе сейчас… Тьфу ты, какая гадость получилась, не знаешь теперь, как и выкручиваться…
— А я по этому вопросу вот чего думаю, Игорь. Уж не побрезгуй, послушай старого бездельника. Коли ты сам из себя есть такой знаток того, чего у Валерки нет, так возьми да помоги! Будь спокоен, в этом сезоне «Кайрат» у всех на слуху будет — заработали уже репутацию, чертенята, во всякой газете их пропечатывать будут по поводу и без. А коли будет за что похвалить — так и тебя не забудут. Ещё и заголовок соорудят — «Два весёлых Гуся», хе, хе.
— Так я это… я ж и не… того…
— А раз «не того», то и слава Богу. Принимай, Валерка, помощника. Да только смотри, нос драть не позволяй! Чтоб не было всяких там «вы тут все лопухи безногие, один я Боб Цветочкин»! Да лапы, лапы уже пожмите, гуси… лапчатые.
Дождавшись, пока минуту назад чуть не подравшиеся мужики подадут друг другу руки и поднимут смущённые глаза, старик хлопнул их по высоким плечам, подкрутил ус, ухмыльнулся, и куда-то шмыгнул — только его и видели. А может, и не было никакого дяди Кеши? Может, этот старый хрен, без которого футбольная Москва не стоит, всем только кажется? Может, это какой-то добрый дух, в самый нужный момент готовый шепнуть правильное словечко, пустить по трибунам бойкую шутку, согреть дедовским прищуром из-под белых облачков бровей и заставить сделать что-то такое, о чём потом будет годами с восторгом рассказывать весь футбольный мирок? Но разве бывают духи, после которых остаётся такой свирепый аромат портвейна, махорки и сапожной ваксы?