Их с Давудом-пашой сочли богатыми торговцами или знатными людьми, так как поверить в то, что перед ними падишах и его великий визирь, пираты были не в состоянии. Винить их за это трудно, ведь принято считать, что султаны и визири не плавают по морю на одиноком корабле без сопровождения множества кораблей своего флота и войска.

И вот уже который день они были заперты в трюме пиратского судна и плыли навстречу неизвестности, считая, что, получив золото, пираты вскоре решат избавиться от них. Султан Баязид и Давуд-паша, конечно, не сидели в покорном ожидании смерти – они головы сломали, думая над тем, как выбраться на свободу. Но это было почти что невозможно. Им развязывали руки только затем, чтобы они смогли поесть и непременно под присмотром нескольких пиратов, которые зорко следили за каждым их движением, чтобы не позволить пленникам вырваться из трюма. Еще два раза в день их отвязывали от столбика, чтобы позволить справить нужду в стоящее в углу ведро.

Давуд-паша как-то заметил, когда ему позволили облегчиться, что в другом углу трюма стоят сундуки и похоже, что с припасами. Один из них был приоткрыт, и в этой щелке что-то металлически блестело. Наверняка это было оружие. Но прежде, чем воспользоваться этим оружием, им нужно было как-то освободиться, потому что когда их отвязывали сами пираты, они не могли и шагу ступить свободно, находясь под прицелом взглядов.

Руки им связывали крепко, но спустя дни повелитель приноровился и чуть-чуть раздвигал их в стороны, чтобы после, когда узел будет завязан, он мог чуть свободнее двигать руками из-за более свободной петли. Не всегда это проходило мимо глаз пиратов. Проверяя прочность узла, они замечали это и исправляли свою «оплошность». Сегодня, например, эта его хитрость осталась незамеченной, и султан Баязид половину утра провел в тщетных попытках освободить хотя бы одну руку. Но петля намертво впивалась в его ладони примерно на их середине, не позволяя вытянуть их дальше.

Запястья, стертые и затекшие, горели, а от неудобной позы ныло все тело. В их-то с Давудом-пашой годах было трудно сносить подобные испытания. Они еще некоторое время переговаривались, чтобы просто не сойти с ума, и вдруг дверь в трюм со скрипом отворилась, впустив внутрь солнечный свет с палубы.

Султан Баязид повернул голову в сторону лестницы, на которой замелькали стройные ножки в высоких кожаных сапогах, и чуть усмехнулся, увидев ее. О том, что эта красавица была сестрой капитана, догадаться было не трудно – оба были очень похожи между собой чертами лица, а также цветом волос и глаз. Как ее звали, он не знал и вообще видел ее лишь во второй раз. В первый раз она мелькнула за спиной брата на палубе в ту ночь, когда их захватили в плен.

Против воли образ девицы впился ему в память, и он то и дело мелькал у него в мыслях. Она была высокой, стройной, с длинными волосами цвета спелых колосьев пшеницы, которые в беспорядке струились по ее плечам, и с глазами, синими, как морские глубины. В мужеподобной одежде и с кинжалом за поясом она все равно оставалась красавицей. От нее словно исходило какое-то сияние и хотелось смотреть на нее, смотреть и не отрываться. Именно это сейчас и чувствовал султан Баязид, неотрывно за ней наблюдая.

В руках у сестры капитана были две уже знакомые плошки с едой. Подойдя и наклонившись, отчего ее длинные волосы свесились на пол, она грубовато поставила одну перед повелителем, который, перехватив ее короткий хмурый взгляд, усмехнулся, а вторую толкнула в сторону Давуда-паши, который сидел к ней спиной. Девушка хотела было развернуться, чтобы уйти, но…

– Когда с нами покончат? – надеясь, что и она, как ее брат, знает турецкий язык, спросил султан Баязид. Ему отчего-то не хотелось так быстро ее отпускать.

Та резко обернулась, тряхнув золотистой гривой, и усмехнулась, нагло посмотрев на него.

– Никогда.

– Знаешь мой язык? – тут же уцепившись за это, он вскинул брови и приподнял уголки губ в намеке на улыбку.

– Будешь болтать, я этот твой язык отрежу, – пригрозила она, но почему-то не спешила уходить. В ее синих глазах сквозило с трудом скрываемое любопытство. – Говоришь, ты султан? – насмешливо спросила она, сложив руки на груди.

– Так и есть, – усмехнулся султан Баязид, чувствуя себя странно: он не помнил, чтобы хотя бы одна женщина за всю его жизнь так с ним говорила. Ни капли уважения, покорности и женской мягкости. Наверно, именно это объясняло его зажегшийся подобно искре интерес. – Что, не похож?

– Я всегда представляла султана мерзким толстым стариком, – пожала плечами девушка.

– Толстые старики-султаны когда-то тоже были молоды и хороши собой, разве нет?

Она тоже ухмыльнулась, и в ее взгляде заплясало веселье.

– На толстого старика ты еще не похож, но уже не так хорош собой, как привык думать. По крайней мере, меня ты не впечатлил, султан. Кстати, как тебя зовут?

– Баязид.

– Когда мы с братом еще жили… там, султаном был Орхан.

– Это мой отец, – перестав усмехаться, спокойно ответил повелитель. – Значит, ты жила на моих землях? И как тебя зовут?

– Не твое дело, – отрезала девушка и довольно улыбнулась от собственной грубости. Ей, верно, нравилось над ним насмехаться.

Давуд-паша все это время сидел и с тонкой улыбкой слушал их разговор. Что же, пусть его господин хоть как-то развлечется – он слишком давно не был в женском обществе.

– Необычное имя, – хмыкнул тем временем султан Баязид. – Прежде, чем уйдешь, не забудь отвязать нам руки, если уж решила накормить.

Чем не возможность выбраться? С одной девчонкой он справится без труда. Лишь бы она не стала звать кого-то на помощь. Но, видимо, сестра капитана была слишком самонадеянна, раз сама направилась к нему и, сев рядом на колени, стала развязывать узел. Повелитель повернул к ней свою голову, из-за чего их лица оказались на опасно маленьком расстоянии, и девушка покраснела, пряча от него глаза. Он подавил довольную улыбку – все-таки женщина остается женщиной даже в мужских лохмотьях.