– Странно это… – в недоумении протянула Фюлане Султан. – Хотя и не так уж важно. Почему ты решил сообщить мне об этом?

– Паша сегодня едет с дочерью на охоту.

Султанша тут же прищурилась, и ее губы тронула тень коварной улыбки.

– Говоришь, на охоту? И, конечно, с ним будет четверо-пятеро охранников, не больше, так?

– Чаще всего он позволяет только двум стражникам сопровождать его. Сомневаюсь, что на охоту он возьмет больше охраны.

– Мы должны использовать эту возможность! – возбужденно заговорила Фюлане Султан, еще сильнее понизив голос. – Ждать нельзя. Необходимо закончить это дело, пока повелитель не вернулся, иначе нам будет в разы труднее провернуть все. Ведь султан Баязид наверняка начнет расследование смерти своего визиря. А пока его и Давуда-паши нет, Ахмед-паша быстро это дело замнет. Организуй все как следует, Кенан-ага. И только попробуйте ошибиться!

– Я понял, – кивнул слуга и, поклонившись, спешно направился через холл к дверям.

Фюлане Султан, обернувшись на своих детей, поймала на себе взгляд Гевхерхан Султан и ласково ей улыбнулась. После короткой заминки дочь выдавила ответную улыбку и, быстро глянув на закрывшиеся за ушедшим Кенаном-агой двери, опустила голову. Ее мать как ни в чем не бывало вернулась на тахту и, взяв в руки вышивку, спокойно продолжила свое прерванное занятие.

Дворец Нилюфер Султан.

Стены собственного дворца всегда казались ей тесными и душными – особенно теперь, когда ее существование сделалось таким пустым и, что скрывать, несчастным. Нилюфер Султан в первые годы брака часто покидала дом и уезжала кататься верхом, буквально сбегая от своей новой жизни, которая медленно, но весьма болезненно убивала ее.

Но спустя пару лет заболела ее любимая кобыла Караса, бывшая с ней еще со времен юности в Старом дворце, а после и вовсе умерла. Нилюфер Султан, для которой ее питомица была единственной отдушиной, ее молчаливым и преданным другом, которому она могла без утайки поведать о своих горестях с тем лишь, чтобы стало легче на душе, очень горевала.

С тех пор султанша редко каталась верхом и с годами потеряла интерес к тому, что прежде казалось ей неотъемлемой частью ее жизни. Пламя в ней угасло, посыпанное пеплом горьких разочарований и затаенной боли, о которой она была вынуждена молчать. И все вокруг утратило свой смысл. Султанша сознавала, что не смогла сберечь свою любовь, и потеряла единственного дорогого человека, который целиком изменил ее. Не состоялась ни как мать, ни как жена.

И она больше не чувствовала вкуса жизни. Нилюфер Султан жила по инерции, словно бы терпеливо ожидая, когда, наконец, нечто разрушит захватившую ее рутину. Ворвется в ее жизнь подобно вихрю и освободит ее из этих невыносимо тяжелых пут, приковавших ее к семье, в которой она была чужой, и к месту, где она меньше всего хотела находиться.

В это утро она, узнав, что муж решил не ехать на государственную службу, а провести время с семьей после своего возвращения из военного похода, поспешно ретировалась в сад. Коркут-паша с их дочерью намеревался отправиться на излюбленную ими охоту и, конечно, Нилюфер Султан не ждала, что они возьмут ее с собой – никогда не брали.

Она и не стремилась к этому, потому что сама бы наверняка чувствовала себя скованно и неловко, вынужденная видеть, как близок ее нелюбимый муж с их дочерью, которая к ней была безжалостно равнодушна. Пусть уезжают. Султанша уже полюбила одиночество. Оно позволяло ей быть собой и не скрывать ту глубинную тоску, что таилась в ней и снедала вот уже которой год.

В неброском темно-коричневом платье с длинными рукавами, плотно облегающими руки, поверх которого был наброшен бархатный плащ с капюшоном, отороченным мехом, Нилюфер Султан неспешно прогуливалась по своему саду и вслушивалась в шелест ветра. С каждым днем он становился все холоднее и яростнее. Близилась зима, и природа умирала от каждого ее шага, что та делала в своем неотвратимом приближении. Султанша как раз возвращалась во дворец, успев продрогнуть, и увидела вышедшего из конюшни мужа. Это заставило ее напрячься.

Коркут-паша не сразу заметил ее, но, случайно повернув голову в сторону приближающейся к нему по дорожке сада Нилюфер Султан, остановился и отчего-то нахмурился. Их одинаково суровые взгляды встретились, и султанша тут же отвела свой, так как не выносила тяжести взгляда мужа. Он ее подавлял, придавливал к земле неподъемным грузом.

– Готовитесь к отъезду, паша? – без эмоций спросила Нилюфер Султан, оказавшись перед ним.

Она не смотрела на него, а повернулась в сторону конюшни и поглядела на конюхов, что готовили двух лошадей.

– Да, мы скоро уезжаем, – раздался привычно низкий голос Коркута-паши. – Сегодня холодно, а ты с самого утра в саду, – он скользнул неодобрительным взглядом по тонкому плащу из бархата. – Возвращайся во дворец.

– Действительно холодно, – наконец, посмотрев прямо на мужа, сухо ответила султанша. На его «просьбу» она никак не отреагировала. – Проследите, чтобы Мерган не простудилась. Вы, к слову, надолго?

Коркут-паша не сразу ответил, посмотрел на жену так, словно пытался прочесть ее мысли, а после произнес, изрядно удивив ее:

– Ты можешь поехать с нами, Нилюфер. Давно мы все вместе не собирались, да и ты, верно, порядком устала от безделья во дворце.

– С каких пор вас это беспокоит? – она не удержалась от сарказма.

– Не делай из меня чудовище, госпожа, – усмехнулся Коркут-паша, пронзив ее взглядом темных глаз. – Я знаю, ты хочешь поехать, иначе бы не косилась в сторону конюшни и не прятала бы от меня глаза.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, и вы тоже это знаете, – скорбно произнесла Нилюфер Султан. – Мерган вряд ли этому обрадуется. Известно, что мое общество для нее обуза.