Шрифт:
Молодожены Блейк не просто высмеяли легенды Черапунджи, они обвинили местных жителей в нарочитом лицемерии.
Их статья отточенным словцом трубила на весь мир:
«Чрезмерная ложь и лицемерие – главные отличительные черты любого жителя Черапунджи. Мы, большой мир, – их вечные обидчики, а они – жалеющие себя овцы. Обманывая доверчивых туристов и запуская подлую ручонку в их кошель, аферисты расскажут Вам о магии, а если Вы заплатите сверх меры, то даже отведут в ближайшую сырую пещеру и скажут:
«Вот! Здесь творится история…» – и неважно, какая история, ведь каждый раз, здесь, в Черапунджи, она разная».
Однако это было не пределом их подлости – в лице злодея и обманщика выступила именно Мия Крафт, опытный и самый высокооплачиваемый гид Черапунджи.
Из статьи следует, что она злоупотребила их доверием, бесстыдно приукрасив и изменив каноническую историю здешней мифологии, а главное, она все время путалась в своих словах и не могла вспомнить, кто же здесь обитает сегодня.
Сама же статья не несла в себе ни толики научного замысла, она скорее была из разряда обличающей сенсации и не обещала жить долго, однако люди ее запомнили.
Венцом доверия читателей послужила подпись под «обличающей» статейкой:
«P. S. Вот и наступил тот день, когда мир услышал о вашем обмане, представил вашу подлость и скупость.
Чем вы будете заманивать туристов теперь? И доведется ли вам дальше пользоваться нашим доверием?»
Вот так, после одной жалкой лживой статьи, город умер для карт и прессы. В Черапунджи больше не было туристов – ни одного, на протяжении вот уже нескольких лет.
Мёртвый город и мёртвые легенды нашли своё пристанище не только в трудах Блейков и популярных журналистов: на злободневной теме прославились и все те, кто сосуществовал на карьерных задворках коварного океана сенсаций, показав миру всё святое, во что верили люди тысячелетиями, как глупую историю глупого народа.
Вот так размокший и затертый газетный клочок стал частью самой Мии.
Все это время лишь олово ее характера – стоический самоконтроль – позволял ей возвращаться из мира ненависти и обиды на никчемных публицистов к реальной жизни, пускай та и была полна боли и страха за сына.
«Если бы они только отбыли днем позднее… – думала она. – Этого всего бы не случилось…»
Может, она и права?
Не исключено, что даже у таких черствых на вид супругов Блейк где-то глубоко внутри бьется сухое сердце… И чем черт не шутит, оно бы им подсказало отречься от страстно любимой ими идеи, послужить отправной точкой в иной череде событий?
Да, возможно, они отдали бы свой голос, чтобы прийти на помощь несчастному ребенку; рассказали бы миру про аномалию, унесшую множество невинных жизней местной фауны и утопившую флору в огненном жаре планет; впитали бы силу черного звёздного неба…
Но эта череда событий не для Мии Крафт и уж точно, абсолютно точно, не для самого Джим-Джима.
В очередной раз погрузившись в колею тягостных раздумий, Мия допоздна сидела с роковым газетным клочком на кухне при одинокой свече.
Гибкие движения пламени неохотно огибали ее бледные пальцы, будто бы боясь задеть хрупкую викунью кожу.
Утирая больные от слез глаза, Мия наклонилась над догорающей свечой – ее голова напоминала полый тавил [13] , а удары, которые она ощущала изнутри, были похожи на гонг по ушным перепонкам.
Еще чуть-чуть, и вокруг останется лишь темнота – и она в кромешной тьме, окруженная запахом многовековых могил.
Удар, еще удар…
Полый тавил – до тех пор, пока ее рука не поднесла кусок газеты так близко к пламени, что тот пискнул и начал медленно покидать ее уставшие мысли.
13
Тавил – традиционный ударный музыкальный инструмент, распространен в Южной Индии.
Прозвучал последний удар – кухня залилась потоком ярко-красного пламени. Она не была одна в этом склепе, ее ждет сын.
Четвертый день рождения восьмилетнего Джим-Джима
Радость в жизни молодых супругов стала роскошью: изредка, приоткрывая глаза поутру и притягивая к себе сонную жену, Даниэль позволял себе забыться.
Он медленно гладил ее каштановые темные волосы, пропуская шелковистые пряди сквозь пальцы; глубоко вдыхал аромат ее бархатистой кожи – так, будто бы они сейчас уйдут под воду, укрываясь морской пеной.