— Я позову нашего полководца?

Император кивнул и откинулся в кресле, принявшись тыкать пальцем в странный массивный браслет на левом запястье. Регент поднялся и ушёл по коридору. Снова потянулось ожидание и тягостное молчание. Сэму, похоже, абсолютно до лампочки, что здесь, рядом, сидит такой же человек из верхнего мира, как он сам, тоскующий по солнцу и родным краям, с кем хоть словом можно перекинуться на знакомую тему. Променял, променял простую жизнь на императорскую власть. Вряд ли он относился к «золотой молодёжи» у нас на родине — приходилось видеть такого типа, у которого всемогущий внутри города папа, наглости и самодовольства хватит на пятерых. Впрочем, есть у императора одно оправдание, здесь он нашёл свою любовь. Хм, как будто поехал «познакомиться с родителями невесты».

Эта мысль меня развеселила, и я усмехнулся. Сэм только бросил быстрый взгляд и снова уставился в свой браслет.

— Сэмюэл, — сказал я и замялся, неизвестно, как здесь принято разговаривать с императором?

— Да? — его глаза поднялись на меня, но не на линию взгляда, а ниже, куда-то в район подбородка.

— Неужели вы не скучаете по родине? Неужели, видя земляка, не испытываете ничего?

Вот теперь он взглянул мне в глаза, и меня словно пригвоздило к дивану:

— Я вижу, ты смущён, не знаешь, как говорить со мной. Так вот, если хочешь на «ты», так и говори «ты», этикетом это допускается, а если на «вы», универсальное обращение к мужчине — monsoero, к женщине — monsoeno. А что насчёт меня… Да и тебя тоже… Родины у нас с тобой больше нет.

— К…как? — мне на плечи словно рухнул потолок. Война? Ядерная? Или это он так образно выразился, что обратно вернуться нельзя? Последнее предположение тяжесть облегчило, но появилась хорошая такая злость. Нельзя шутить такими вещами.

— Сегодня двадцать седьмое августа, год тот же. Шесть дней назад в Москве закончилось выступление членов советского правительства, пытавшихся спасти страну. Вяло пытались. Ввели войска в столицу, но ни одного выстрела не сделали. Трое сторонников «президента» России были раздавлены бронетехникой, но, во-первых, они были пьяны, а во-вторых, бросались на броню сами, то есть, это жертвы не по вине военных. Новая власть во главе с «президентом» РСФСР выступивших назвала путчистами и хунтой. Часть «путчистов», тоже три человека, после поражения покончили с собой. Теперь «президент» РСФСР совместно с «президентом» СССР внаглую, не прячась, готовят страну к развалу. Завтра, например, готовится отставка премьер-министра и правительства. Разведка докладывает, что соглашение подпишут уже в этом году. Раздел пройдёт минимум по границам республик, максимум — РСФСР будет тоже разделена на несколько частей.

Это заявление было похлеще самого неожиданного поворота в каком-нибудь детективе. И я вдруг с ужасающей ясностью понял, что сидящий передо мной человек владеет информацией, как никто на этой планете. И каждое его слово — не просто правда, но истина. В самой последней инстанции.

— Новости смотрел редко? Я тоже, когда жил там, не интересовался, — он усмехнулся как-то горько, — страна тлеет уже давно, почти с начала Перестройки. Карабах, Приднестровье, Фергана. Очень старательно поджигают, да. Недавно вот ещё Литва, этой зимой. Ты вообще в курсе, что она вышла из состава СССР?

— Э…

— Юридически, уже год как. Зимой было обострение, и независимость у них теперь полная. Зря, конечно. Их пустят в Европу, остановят все предприятия, и останется только туристам улочки показывать, да гавкать на Россию из-под тёплого европейского крылышка. Я считаю, энтузиазма хватит максимум лет на десять, а потом население потихоньку начнёт сбегать в Европу. Ведущие инженеры бывших советских заводов и их дети будут чистить унитазы в какой-нибудь единой Германии.

— А…

— Загнил СССР за последние двадцать лет, увы. Целиком. Следом за партией, которая говорит одно, а делает другое, народ тоже втянулся. «Достать» надо что-нибудь крутецкое. «Устроиться» надо в «хорошую контору». И «много получать».

Эти отлично знакомые по Поверхности слова были сказаны с таким презрением и ненавистью, что я даже удивился. Злость давно прошла, потому что не имела, как оказалось, почвы, а теперь мне вдруг стало стыдно, аж покраснели уши. Странно, Родину уничтожал кто-то другой, а стыдно было мне. Может, потому что посмеивался над «высокими идеалами» вместе со всеми?

— Но ведь можно вмешаться, что-нибудь поправить…

— Нельзя поправить целую страну, если она вдруг самостоятельно решила под откос. Вам надо «пожить для себя», «отдохнуть от строительства коммунизма». Тогда вы, может быть, вспомните, что это вообще такое, и почему его строили ваши предки семьдесят лет.

— А ты?

— А что я? У меня тут, между прочим, своё государство. Реконструкция только на первый взгляд кажется синонимом «Перестройки». Мы её модернизировали с предыдущего варианта, провели и закончили. Успешно. Извечную проблему с гетами решили. Успешно. Проблему с Роб-Роем решаем. Пока всё идёт по плану. Поверхность… Скажем так, пока не до неё. Смотрим, наблюдаем, помечаем, записываем. Вмешаемся, если наступит момент. Обрати внимание, не «когда», а «если».

В зал вошли регент и полководец, пожилой худощавый мускулистый мужчина в генеральской униформе и с соответствующим значком.

— Hell, Магон! — поприветствовал его император, и тот слегка поклонился, — завтра, к шести утра, собери два Внешних легиона у южной окраины Капуа, на территории расположения Двенадцатого Молниеносного. Начнём последний поход против Роб-Роя. Подробный план — в информатории, приказ номер четыреста сорок. Режим секретности — два. Всё ясно?

Полководец сказал «да, монсоэро», отсалютовал и ушёл. Император и регент скрылись за железной дверью, оставив меня в полном одиночестве. Впрочем, Рэм скоро прислал преторианца, который дал на редкость запутанную карту переходов дворца и указал, где находятся выделенные мне апартаменты. Комнаты были прекрасно обставлены в ультрамодерновом стиле, с мягкой мебелью, ковром во всю стену, телевизором и холодильником, впрочем, отключенным и пустым. На письменном столе — строгого дизайна персональный компьютер «Сильвания» с тонким и абсолютно плоским, но большим экраном, висящим на стенке, на стене, противоположной ковру — видоимитатор, с пультом от которого я тут же принялся экспериментировать и сделал вид морского берега, с шумом волн и лёгким ветерком. Движение воздуха создавал как будто сам экран, впечатление было такое, словно стоишь возле открытого настежь окна. Сила ветерка и уровень шума с «улицы» тоже регулировались пультом. Настоящее чудо техники. С компьютером я обращаться не умел, поэтому включать его не стал, а в телевизоре обнаружилось около двух десятков действующих каналов, выбрал один, музыкальный, и решил расслабиться, валяясь на кровати. Полученная от императора информация требовала усвоения. Когда двадцатичасовые часы пробили десять дня (вечера), что соответствовало полуночи, я лёг спать.