Похожая на театральную ширму невысокая самодельная перегородка со свеженакаляканной фломастером подписью “Вам в суп блевали Тим, Забит и Яков” условно разделяла душный зал на две части: обеденную и ту, что служила для проведения кулинарных состязаний.

В столовую начали заходить остальные отряды, распределяясь по отведённым им местам. Сразу стало шумно и оживлённо – разговоры детей слились в один общий непрекращающийся гул.

– Садитесь вон туда, к мальчишкам. Другие места уже заняты, – указывая пальцем в дальний конец помещения, сказала Ксения.

Осипов и Бабурин с опаской посмотрели, куда их направила вожатая, и синхронно вздохнули.

– У меня живот чует плохишей. Слышишь, как он бурчит? – прошептал Савва.

– Просто ты вечно голодный, – по-доброму констатировал Данил.

– Настораживают они меня, – поделился с другом очкарик и нахмурился, сдвинув брови домиком.

– Меня тоже. Но что поделать? – и Осипов, пожав плечами, неуверенно зашагал к столику у стены.

Толстячок ещё немного поколебался, однако пустой желудок, жалобно заурчав, вынудил его сдвинуться с места и проследовать за товарищем. Зацепив пузом пару сидящих к нему спиной отноотрядцев, он поспешно извинился перед ними и, добравшись до своего стола, неуклюже рухнул на стул.

Компания из трёх пацанов, уже поклевавших свои порции, травила похабные шуточки.

Данил с Саввой, стараясь не обращать внимания на ржущую компанию, робко пододвинули к себе тарелки с супом.

Осипов принялся потихоньку хлебать горячий борщ, а Бабурин, не привыкший кушать первые блюда без хлеба, потянулся к хлебнице, чтобы взять оттуда один из двух оставшихся кусочков мучного изделия, как его в тот же миг шлёпнули по пухлой руке.

Раздался истерический смех.

Упитанный мальчик поднял вверх свои испуганные глаза, и перед ним сквозь толстые линзы очков предстали лица нахально ухмыляющихся одноотрядцев, чьи язвительные взгляды были прикованы к нему. Бабурин напрягся, чувствуя, как его начинает трясти.

– Эээ, жирдяй, хлеб не трогай. Нам ведь не останется, – недовольно процедил самый тощий из хулиганов со сдвоенной родинкой на костлявом подбородке.

– Тебе бы вообще диету соблюдать, – добавил второй, походящий на панка из-за своего зелёного ирокеза.

– Ога. Врачи говорят, вредно хомячить сутки напролёт, – припомнил говнюк типично азербайджанской внешности.

– Он к зиме откармливается! – с издёвкой предположил первый, и всё трио снова по-идиотски загоготало.

Савва покраснел, едва сдерживая слёзы.

– Зачем ты его обижаешь? Себя-то в зеркало видел, дрищуган? – вступился за друга Данил и осмелился заглянуть в глаза главному пакостнику, восседающему напротив него.

Тот на мгновение даже потерял дар речи. Подобным образом ему ещё никто не отвечал.

– Чё проквакала, царевна-лягушка??!

– Чего слышал, бородавочник, – смело огрызнулся Данил, ненавязчиво подшутив над сдвоенной родинкой неприятеля.

– Зубов что ли много? Я их тебе быстро пересчитаю! Сиди и жри молча, пока не трогают!

– Аппетит своим присутствием портите. Он у меня обычно пропадает при виде грязных свиней, ковыряющихся в навозе, – бросил Осипов, чувствуя, как учащённо бьётся сердце.

– Ух ты, смелая козявка! Походу, придётся дрессировать, парни! – обратился светловолосый хулиган к товарищам.

Азербайджанец хрустнул пальцами, показывая готовность к действиям, а другой, с лакированным зелёным гребнем на репе, подхватил:

– Надрессируем, Тимми! Под конец смены эти двое нам ползком тапочки в зубах приносить будут и жопы своими языками подтирать, вместо туалетной бумаги!

– Ну да, из Вас же дерьмо так и лезет! – продолжал язвить Осипов. – Боюсь, подтирать Вам придётся не только зад…

– Хватит, Даня! Не надо! Они же из нас отбивные сделают, – взмолился Савва, всхлипывая носом.

Он машинально достал из кармана замызганный платочек и взялся утирать им жёлто-салатовые сопли, выступившие из ноздрей.

– Ты нарвался, ушлёпок! – трясясь от злости, прохрипел Осипову Тимофей. – Я тебя размажу! При первой возможности! Понял? А Забит и Яков мне в этом помогут!

– И ты, откормыш, не думай, что отмазался! Получите оба! – поддержал главаря парень с ирокезом.

После сих слов Савва побледнел. Его лицо, на котором читалась полная обречённость, сделалось плаксивым и несчастным.

– Послушайте, мы не хотели Вас обидеть…прошу, не бейте меня, – малодушно захныкал потерявший аппетит Бабурин.

– Не извиняйся перед придурками, – пресёк его Осипов повелительным тоном. – Пойдём отсюда, воняет…

Данил театрально скуксил лицо и, помахав рукой перед сморщенным носом, покинул своё место. Савва закосолапил за ним.