Сейчас он испытал странное чувство. Лес словно сжимался, давил на него, загоняя ребёнка в крохотное пространство, а густые еловые лапы будто сплетались у него над макушкой, препятствуя лучам полуденного солнца.

Тени, отбрасываемые деревьями, поглощали весь земельный покров, делая его тускло-серым. Лишь один тоненький лучик, в коем плавно кружили немые пылинки, смог пробиться сквозь толщу хвои, вычертив на почве небольшой бледно-жёлтый кружок.

Мёртвая тишина, царившая вокруг, пугала Данила, поэтому он желал как можно скорее найти модель и вернуться на залитое ярким светом футбольное поле.

Планёр-таки обнаружился. Он застрял в двух ветках, зацепившись за них стабилизаторами. Осипов постарался допрыгнуть до своего изделия, однако оно висело слишком высоко.

“Дурацкое дерево! Придётся лезть на него!” – подумал Осипов и, зажав в правой руке сучок, а левой упёршись в мощный бороздчатый ствол, немного подтянулся. Попытка перехватиться за следующий доступный сук провалилась, и Данил сорвался вниз. От негодования и отчаяния он сипло прорычал и вдруг услышал, как его детский безобидный рык слился с чьим-то более басистым и слегка урчащим.

Мальчик замер и медленно обернулся. Его волосы встали дыбом, пальцы на ногах онемели.

Рык неведомого существа повторился.

Чуть справа от себя Осипов уловил шуршание и, среагировав на шум, заметил, как чуть в стороне по низкорослой траве бежит чёрный силуэт какого-то длиннохвостого зверя, чьё покрытое иглами тело было коротким, но достаточно плотным и крепким. Сие животное, часто семеня толстыми куцыми лапами и волоча за собой ороговевший хвост, стремительно пронеслось к колючим зарослям боярышника, находящимся между стволами старых сосен, и, сиганув в них, начало взбираться по тому, что Данил сперва принял за дерево. Сам того не желая, ребёнок устремил свой взор в кусты. Узренное далее мальчику хотелось бы забыть навсегда.

Из тьмы на него, не отрываясь, смотрели мерзкие хищные желтки с красными вкраплениями и чёрными зрачками треугольной формы. Фыркая влажным носом, нечто принюхивалось. На земле, выдернутую пучком блеклого света, Осипов различил морщинистую складчатую лапу с парой загнутых вверх кривых когтей.

Сердце забилось у Данила где-то в горле, мешая свободно дышать. Крупная фигура, на плече которой, свесив лысый хвост, сидел преданный зверь, не шевелилась, пожирая Осипова адским взглядом своих демонических янтарных глаз.

Мальчик истерически закричал, развернулся и под шелест веток боярышника, откуда появилось страшное существо, ринулся обратно к футбольному полю.

Данил заплакал, утирая слёзы прямо на бегу. Грудь горела жгучим огнём, щёки побагровели, слюна во рту противно загустела, однако он не останавливался. Ветки нещадно хлестали его по разгорячённому лицу и рукам, оставляя ссадины и порезы.

Ребёнок ощущал, как чудовище вместе со своим прихвостнем невидимой тенью следуют за ним. Под мощными лапами монстра трещали сухие обломленные сучья, и прогибалась податливая почва. Его нос издавал сопение, иногда прерываемое фырканьем, похожим на чих.

Впереди замаячил долгожданный просвет. В нём Осипов признал силуэт девушки, что-то вопящей и жестикулирующей ему. Правда, он её совсем не слышал. Ноги Данила стали заплетаться. Мальчик споткнулся о камень и до пронзительной боли ушиб несколько пальцев, но сохранил равновесие и продолжил сумасшедший марафон.

Тварь позади него перешла на затяжные скачки, ускоряя движение и сокращая дистанцию. Ручной зверь чудища тоже нарастил темп, чаще перебирая своими недоразвитыми лапками и тарабаня ими по земле.

Бесконечная погоня, наконец, прекратилась, и в открытый глаз Данила с лопнувшими сосудами ударил ослепительный дневной свет. Он оказался у кромки леса, где недавно обменивался тумаками с Тимофеем.

Ранее…

Витвинин усадил Ксюшу на пустующую скамейку у самого края футбольного поля, и, опустившись перед девушкой на колено, элегантно протянул ей букет. Блондинка застенчиво приняла сей подарок и втянула носом аромат цветов: васильков, ромашек, колокольчиков, лютиков, незабудок, клевера.

– Егор, какая замечательная композиция! Всё же порой простота оказывается намного привлекательней экстравагантных и вычурных вещей…

– Папики-толстосумы бы не согласились, – хохотнул парень.

– Возможно, им чужды простые людские радости.

– Зато мне эти дары природы знакомы с детства. В вазе нашей городской квартиры всегда красовались полевые цветы, привезённые с местных лугов.

– Я помню! Они благоухали на кухонном столе, когда однажды ты привёл меня в гости.

– Ага, мама потом с полгода сватала меня тебе в мужья.