Тем временем Реджинальд раздобыл пару колышков и вбил ими в землю свободные концы тента.

– Принимайте работу. Навес готов, – сообщил коротышка в камуфляже и, укрывшись от непогоды под скатом самодельной конструкции, постелил себе под пятую точку спальный мешок, куда с удовольствием плюхнулся.

Вскоре у пристанища охотников разгорелся костёр, над коим Игорю пришлось изрядно попотеть. Языки пламени стремительно взмывали вверх в попытках дотянуться до еловых веток и облизать их тёмно-зелёную хвою, но их каждый раз сбивал свирепый ветер. Тогда огонь, колыхаясь, смиренно схлынывал обратно и обиженно плевался искрами.

– Желторотик, тащи-ка сюда свою авоську, будем харчи готовить, – распорядился Ткачёв, вколачивающий по обе стороны от костра раздобытые им длинные “рогатые” палки.

Парень быстро схватил свою сумку и поднёс к закатавшему рукава дяде, который достал оттуда котелок и, залив туда воды, поинтересовался у своих спутников:

– Есть желающие построгать в нашу бурду картошку?

– С кулинарными вопросами ко мне не приставай! – откликнулся Хант, лежащий под тентом.

– Мне можно отказаться или у меня нет выбора? – уточнил у Игоря Желторотов.

– Ай, иди уже, отдыхай, – волосатой рукой отмахнулся улыбнувшийся Ткачев и, повесив котелок над костром на палку, играющую роль перекладины, принялся чистить грязные клубни.

Матвей подсел к Реджинальду и, выслушав голодное урчание своего желудка, радостно воскликнул:

– Как же я обожаю дядин суп с тушёнкой! Только ради этого готов ходить с ним в походы!

– Какие-то скромные у тебя запросы, – тихо пробубнил Хант, под треск хвороста почёсывающий свою мясистую ляжку.

– А Вам уже приходилось пробовать его кулинарный шедевр? – полюбопытствовал парень и откинул назад капюшон своего дождевика.

– Ага. Даже плевал в него для остроты, – хохотнул Реджинальд и снял с головы бандану. – Только вот что жрать мне абсолютно до фени. Я не неженка и мне по барабану, что будет плавать в сей мути. Хоть куски сала с раздувшихся боков моей жирной тётки!

– Любите Вы её, – иронично подметил Желторотов и засмеялся.

– Ну да, мёртвая она меня не сильно донимает, – без тени улыбки подтвердил Хант и скуксился. – Чёрт! Лямка от ружья грудь натёрла… – посетовал он, расстёгивая свой комбинезон и находящуюся под ним рубашку. – Пусть тело подышит.

– Что за шрам у Вас на груди? – проявил интерес Матвей, когда Реджинальд задрал вверх белую майку.

– След от пули, – безразлично произнёс Хант.

– Вас ранили? – изобразил удивление Желторотов.

– Давно…

– Как это произошло?

– По молодости я охранял товарные вагоны на одном вокзале под Воронежем и словил гостинец от любителей поживиться чужим добром, – рассказал Реджинальд. – Пуля прошла навылет, но зацепила сердце. Мамка сутками рыдала и жевала сопли после того, как до неё дошло известие о том, что её непутёвый сынок с наибольшей вероятностью двинет кони. Я фактически побывал на том свете. И знаешь… мне понравилось граничить между жизнью и смертью, ходить по тонкой черте и не свалиться в пропасть, балансировать подобно канатоходцу под куполом цирка. Я тащусь от подобного.

– Вам было сильно больно?

– Боль можно контролировать. И если у тебя выйдет подчинить её себе, вырвать кнут из лап страданий, ты сможешь получить истинное блаженство.

– Звучит бредово, – фыркнул Матвей и подумал: “Однако я с радостью доставил бы тебе такое удовольствие!”.

– Бредово звучат россказни твоего дяди о возможностях любимого племянника. А я делюсь тем, что лично испытал на себе.

– Хватит лясы точить! Налетай! Суп готов! – сообщил Игорь, и Хант с Желторотиком выползли из-под навеса.

Через некоторое время…

Вприкуску с пшеничными галетами охотники быстро одолели котелок наваристого супа, куда Ткачёв к щедро накиданным картошке и гречке экономно добавил тушёнки. Затем они вскипятили воду и навели себе чай. Матвей с дядей отведали крепкого чёрного, а стянувший с рук трёхпалые перчатки Реджинальд заварил себе иголки сосны.

Насытившись и погревшись у костра, троица собрала свои вещи и продолжила путь.

8

Отдав таксисту последние деньги, которые были у неё на руках, она вылезла из машины, закинула на плечо ранец и с тоской посмотрела сквозь центральные решётчатые ворота окружённого темнохвойным лесом лагеря, не запертые на замок.

“Шестёрка” уехала, и Тамара осталась одна. Мёртвая тишина сгустилась вокруг неё, заставив замереть беспокойное сердце. Отовсюду здесь веяло траурным унынием. Лишь пёстрая вывеска над створками ворот, выбивающаяся из полотна общей мрачности, обещала гостям беззаботное и весёлое времяпрепровождение: