– О, слава Богу, ты жива! Я так испугалась! Обещай мне, что никогда больше не побежишь, по крайней мере, без меня!

Женщина со стоном села.

– Ох, как болит голова, наверно, ударилась порядком. Эти шакалы кинули лассо на Орлика. Я ошиблась, не надо было мне брать необъезженного коня. Когда ему надоела гонка, он просто стал сдавать темп и перестал слушаться.

– Юля, ты меня слышишь? Я не хочу оставаться одна, и ты не должна убегать без меня! – в голосе женщины послышались настойчивые и тревожные нотки.

– Олеся, сестренка, я тоже не хочу тебя оставлять, но ты же понимаешь, что не можешь сейчас бежать вместе со мной, а время идет, тебе скоро рожать и помощи ждать не откуда. Я должна привести помощь, если мы хотим выбраться отсюда. – Женщина взялась за голову. – Как болит голова.

– Ты ложись, не вставай, сейчас Гульнара принесет лекарство, Назарбай пришлет.

Женщина вновь легла.

– Тебе нужно беречь себя, а то вновь ослепнешь. Ты, Юля, говоришь, что приведешь помощь. А вдруг не получится или не успеешь, и я буду рожать совсем одна. Нет, дорогая сестренка, вспомни, что сказал дед, а он сказал, что нам нужно держаться вместе.

– Что же это твой дед не предупредил нас, что мы попадем в плен, если он предвидел все заранее. И потом, тебе еще рано рожать, еще месяца два до родов.

– Он не только мой, но и твой. Тихо! Кто-то идет. А, это Гульнара пришла.

В юрту вошла девушка шестнадцати – семнадцати лет.

– Отец сказал, что ты, Зулейка, без сознания, а ты, оказывается, уже говоришь.

– Во-первых, не Зулейка, а Юлька! Сколько раз можно повторять?! – сердито отозвалась Юлька. – Какое лекарство ты принесла? Есть что-нибудь от головной боли?

– Я принесла нашатырный спирт и кумыс. Отец говорит, что, если будет болеть голова, поможет травяной чай. Алейхан пусть вскипятит, пока горит костер.

– Не Алейхан, а Олеся! – опять сделала замечание Юлька. – Какая дикость, везде газ, а здесь на костре готовят. Хоть бы купили печь-буржуйку. Ведь можно привезти газовую печь с баллонами из города. Ты то, что терпишь эту дикость, Гульнара?

Гульнара весело улыбнулась, показывая ряд ослепительно белых зубов.

– А я и не терплю. Я учусь в городе, вернее училась, а здесь меня ничто не угнетает. Мне нравится сидеть вечером у костра, слушать степь, пить чай. Мне нравится, когда каша или суп пахнут дымком, а мясо, приготовленное на костре, получается намного вкуснее, чем на газовой плите. Мне не приходится терпеть, я с этим сжилась с детства. И в городе скучаю за степью, за этой вольной жизнью.

– Конечно, если бы мы здесь были по своей воле, то, возможно, и нам все это полюбилось бы, но мы пленницы. Понимаешь? – Юлька со стоном отвернулась.

– Зря ты психуешь, Зулейка, ты тоже привыкнешь и полюбишь степь. Вот только у вас терпения мало.

– Вы тут поговорите, а я пойду, поставлю чай.

Олеся взяла чайник и, сильно хромая, вышла на улицу.

– Выпей кумыс, – подала Юльке пиалу с напитком Гульнара. – И давай поговорим.

– О чем? – повернулась к ней Юлька. – Убери свой кумыс! Как подумаю, что он сделан из молока кобылы, меня начинает тошнить. Так, о чем нам с тобой говорить? Может, о том, как мы очутились у вас в степи? Ты знаешь, как это случилось?

Гульнара пожала плечами.

– Я не знаю. Привез вас мой дядя, папин старший брат. Говорит, что привез прислугу в наш дом. Но папа вас взять не захотел. Он говорит, что ваше уродство вызывает у него отвращение, и он не сможет есть, если такая женщина будет готовить ему пищу. Прости, что я досконально передаю его слова.

– Ты уже мне это говорила десятки раз и десятки раз извинялась. Могла бы и помолчать, но если он не хочет, чтобы мы были у него в прислугах, и твой второй дядя не хочет прислугу, тогда зачем мы вам нужны? Зачем держать нас в плену? Моя сестра больна, ей нужен врач, а здесь дикое место, ни врача, ни цивилизации, будто вернулись лет на сто в прошлое.

Юлька снова села, морщась от головной боли, продолжая говорить:

– Твоя жизнь пройдет в этой степи не заметно, ничем не примечательно, какой-либо заезжий старик посватается, и отец отдаст тебя за него замуж. И ты никогда не узнаешь, что такое любовь.

Гульнара весело рассмеялась.

– Мне нравится, когда ты сердишься, у тебя блестят глаза и становятся очень красивыми, покажи мне свой шрам. Мне не верится, что твое лицо обезображено. Твои глаза и глаза твоей сестры особенные, и вы под чадрой совершенно похожи. И глядя в ваши глаза невозможно представить ваше уродство.

– Для тебя это развлечение! – разозлилась Юлька. – Тебе скучно, а наше уродство тебя развлекает. Ничего не вижу смешного в том, что наши лица изуродованы. Ну, да! Как я сразу не догадалась, глядя на нас ты чувствуешь превосходство и восхищение своей красотой. И ты снова и снова готова сравнивать нас с собой.

Гульнара громко рассмеялась и выскочила из юрты. И возмущенная Юлька слышала, как та, весело напевая, побежала к себе в юрту.

– Ты что, опять расстроилась? – с дымящим чайником в руке вошла в юрту Олеся. – Успокойся, сейчас будем ужинать, пока я приготовлю, ты полежи. И не думай о Гульнаре, она еще ребенок.