Артузов передал мне лист бумаги, где с одной стороны приклеена нарезка из бумажной лапши, испестренная цифирью, а с обратной, человеческим языком написано: «Смоленсктчк Артузову тире Аксенову тчк Убит начотдела штаба запфронта товарищ Фуркевич тчк Подозреваемый командующий фронтом Тухачевский тчк Приказываю срочно выехать в Минск и принять меры по установлению обстоятельств гибели тчк Срок исполнения двое суток тчк По истечению прибуду лично тчк Дзержинский тчк»

Обстоятельный шифровальщик, однако. Видимо, так учили.

– Ты обратил внимание, что приказ касается нас обоих?

– Обратил, – кивнуля. Прислушавшись к внутреннему голосу, кивнул еще раз. – Не просто обратил, а проникся.

Лестно, что меня ставят на один уровень с самим Артузовым, я вполне мог бы обойтись ролью подчиненного. Стоял бы себе в сторонке, пока Артузов получает плюхи.

– Скажи-ка лучше, товарищ главный контрразведчик страны, двое суток мы от какого момента отсчитывать станем? От даты отъезда из Смоленска, или с момента прибытия в Минск?

Вопрос непраздный. В моем времени поездка от Смоленска до Минска заняла от силы бы часов пять, сейчас нам потребуется все восемь. С учетом дозаправки и возможных ожиданий – десять-двенадцать.

– Будем считать, что с момента прибытия в Минск, – принял решение Артузов.

Двое суток гораздо лучше, чем полторы. Можно хотя бы версии набросать.

Самая очевидная версия, лежащая на поверхности – предательство командующего фронтом. За «отмазкой» смоленских призывников (а только ли смоленских? Россия большая!) от службы в армии, стоял сам Михаил Николаевич Тухачевский, использовавший подчиненного в качестве посредника. Узнав об аресте губвоенкома, комфронта отрубил все концы.

Увы, эта версия была отброшена. Тухачевский получил назначение на Западный фронт в конце апреля тысяча девятьсот двадцатого года, а «липы» начали творить в конце февраля – начале марта.

– Жаль, – искренне сказал я. – Хорошая версия была, а главное – убедительная.

Артузов кивнул. Версия и на самом деле была хороша. Поспешные расправывсегда вызывают лишние вопросы и делают подозрительными тех, кто эту расправу учинил. Эх, а я так рассчитывал уличить командующего фронта в шпионаже в пользу Польши, или Германии, сдать его в трибунал. Следы бы какие-нибудь при обыске нашли, это точно. Добыть весомые доказательства и тогда ни сам Троцкий, ни остальные покровители Тухачевского не спасут.

– С другой стороны, в том, что эта версия отпадает, есть и свой плюс, – изрек я.

– Какой? – скептически поинтересовался Артур.

Артузов, хотя и был большим дипломатом, и даже при мне никогда не высказывал недовольства комфронтом, но по некоторым признакам можно было догадаться, что товарища Тухачевского он не жалует.

– Мы не станем тратить на это лишнее время.

– А на что мы его потратим?

Хороший вопрос. Все-таки, «бытовуху» не стоит сбрасывать со счетов. Предположим, мы увлечемся политической неблагонадежностью будущего маршала, а выясниться, что он пристрелилподчиненного из элементарной ревности. Что, не бывает такого? Бывает, да еще как. Тем более, что Тухачевскому всего-то двадцать семь лет, гормоны скачут, а о его любовных похождениях написано не меньше, чем о его подвигах. Есть даже чьи-то воспоминания, что маршала казнили не за политические прегрешения, а за то, что осмелился покуситься на любовницу товарища Сталина – не то певицу, не то балерину.

– Кстати, а Тухачевский женат? – поинтересовался я.

Артур как-то странно посмотрел на меня, потом спросил:

– А ты что, не знаешь?

– А что я должен знать? – удивился я. – Я же не слежу за личной жизнью командующих.

– Месяц назад его супруга застрелилась. Причем, случилось это в Смоленске, в штабном вагоне командующего фронтом.

– Причины известны?

– Официальная версия – приревновала мужа к очередной пассии, расстроилась, и пустила себе пулю в висок. Сам понимаешь, расследования никто не проводил, даже Тухачевского никто не допрашивал.

Вот те раз. Какая-то нездоровая привычка у женщин этой эпохи. У Сталина жена застрелилась, у Буденного. Может, еще у кого-нибудь, но не помню. А с Тухачевским, очень любопытно. Не исключено, что отыщется какая-то связь со случившимся.

– Надо его заодно и по самоубийству супруги допросить, – предложил я.

– Понадобится, допросим, – философски повел плечами Артузов, а потом, широко зевнув, спросил – Владимир Иванович, ты спать не хочешь?

Сегодня, в отличие от предыдущих дней, я выспался. Да и день еще, какой там сон?

– Тогда я пошел, – сообщил Артузов. – Посплю до Минска, и ты своим храпом мешать не будешь.

Нет, вы только посмотрите. Можно подумать, сам не храпит. Я открыл рот, чтобы выразить всю глубину возмущения, но товарищ особоуполномоченный успел скрыться в купе.

Оставшись один, я решил, что наконец-то можно слегка перевести дух, выкинуть из головы Тухачевского и почитать юмористических рассказов Тэффи. Чем хороша эта писательница, так тем, что ее можно читать и сейчас, и через сто лет. Проверено.