Час назад она закончила купать этого ненавистного Нуриэля, после чего он оставил ее в одиночестве. Пришлось, сдерживая отвращение, тереть его спину мочалкой и мыть длинные белоснежные волосы. Она стала багровой от смущения, когда он, не стесняясь своей наготы, поднялся перед ней из деревянной лохани и приказал вытереть его насухо. Только чудо позволило ей не лишиться чувств, пока она исполняла его распоряжение и ловила на себе насмешливый холодный взгляд. Ее пальцы скользили по его мокрому твердому телу, такому горячему в отличие от ледяных синих глаз, и чувствовали исходящую от него силу и энергетическую вибрацию, что до сих пор подушечки слегка покалывали. А как было унизительно, стоя на коленях вытирать его ноги! Это чувство бессильной ярости, смешанной с животным страхом, она не забудет никогда в жизни.

Девушка, поморщившись от боли, пошевелила закованной ногой, так как от цепи нежная кожа натерлась до волдырей. Что ж, надо привыкать. Этот символ ее позора до конца жизни останется на ее теле. Если только колдуны не проиграют в сражении ведьмам. Если только… Это была призрачная надежда, но даже она помогла немного успокоиться и взять себя в руки. Надо всего лишь набраться терпения и сил.

Полог шатра откинулся и в него вплыл Нуриэль. Щелкнув пальцами, он создал в руке огонь и дунул на него. Пламя тихо проплыло мимо пораженной Леонессы и опустилось у ее ног, не обжигая, а только освещая пространство.

— Как… вы можете подчинять огонь? — она подняла на колдуна удивленный взгляд, совершенно забыв о том, что только минуту назад предавалась безысходному отчаянию.

Нуриэль подошел к девушке и, откинув за спину белоснежные пряди, сел возле нее на корточки. Длинные пальцы нежно обхватили ее подбородок и заставили поднять голову выше. Леонессе показалось, что они опалили кожу, заставив шумно выдохнуть.

— Могу, как видишь. Ты плакала, смертная?

Ей показалось, или в его голосе послышались нотки жалости?

— Да, — блестящие голубые глаза и припухшие покрасневшие веки все равно бы выдали ее, так что не было смысла врать. Пусть надсмехается над ней, если хочет. Ей все равно.

— А ты очень красивая, когда плачешь, — выдохнул он ей в губы, склоняясь к самому лицу. Леонесса даже боялась пошевелиться, глядя на своего мучителя расширившимися от страха глазами. А она думала, что хуже быть не может. Как же она ошибалась!

— Боишься? — колдун растянул рот в хищной улыбке и провел пальцем по губам девушки, заставив ее отшатнуться в сторону. — Тем лучше для тебя!

Он быстро поднялся и швырнул ей сверток с одеждой, которую принес с собой.

— Одень!

— Это? — прошептала Леонесса, в ужасе разглядывая тонкие полупрозрачные голубые шаровары с широким, расшитым золотыми вензелями поясом и короткую черную жилетку с таким же узором, застегивающуюся на две крохотные пуговки. — Вы, издеваетесь?

В ответ ей была насмешливая ухмылка.

— Приступай. Такое у нас носят все рабыни. — Нуриэль откинулся на подушки, скинув предварительно свое длинное одеяние и оставшись в одних кожаных брюках.

Девушка, увидев полуобнаженного мужчину, резко отвернулась, нервно сглотнув. Перед глазами все еще стояло его накаченное поджарое тело, в котором скрывалась немыслимая мощь, и раскинувшиеся по плечам, словно первый снег, волосы, которые она собственноручно вымыла сама всего около часа назад. В отчаянии застонав, она уронила голову на руки, борясь с подступающими слезами. Он требовал раздеться перед ним… Надо быть полной дурой, чтобы не понять, какую роль определил для нее этот колдун. Такого позора она точно не переживет! Ни один достойный мужчина на ней не женится, если она будет порченным товаром. А что она им будет, сомнений не возникало. Стоило только посмотреть в жуткие синие глаза, блуждающие по ее телу и горящие диким первобытным желанием.

— Нет! Прошу, не надо! — взмолилась Леонесса, повернувшись к Нуриэлю.

Мужчина зло ухмыльнулся.

— Не надо что?

— Я же понимаю, что вы задумали…

— И что же я задумал? — вкрадчиво протянул колдун, приподнимаясь с подушек и не отрывая лихорадочно блестевшего взгляда от пленницы.

Горло пересохло, и девушка не смогла произнести ни слова, только судорожно всхлипнув и прижав к груди одежду рабыни. В одну секунду Нуриэль подскочил к ней и придавил своим телом, смяв губы девушки жадным поцелуем и поглотив готовый вырваться из груди крик отчаяния. Он терзал ее рот, не давая вздохнуть, причиняя боль, показывая в очередной раз, кто здесь главный и заявляя свои права на нее. Леонесса в бессильной ярости пыталась вырваться из плена, царапалась и дергала ногами, извивалась как уж. Наконец, сжав ее запястья одной рукой, мужчина закинул их девушке за голову и еще сильнее вдавил в землю ее хрупкое тело, которое потеряло возможность даже пошевелиться.

— Глупая смертная, — тяжело дыша, проговорил он, наконец, оторвавшись от ее израненного и припухшего рта. Его дикий взгляд прожигал Леонессу насквозь, заставляя кровь леденеть в венах. Колдун слизнул струящиеся слезы с бледных щек, таких нежных и гладких, и заставил себя холодно улыбнулся, хотя все тело горело огнем и ныло от проснувшегося неукротимого вожделения.

— Будешь послушной рабыней, которая держит язык за зубами, не задает глупых вопросов и не пререкается со своим хозяином, тогда будешь спокойно спать по ночам. Еще одна выходка, смертная, и лишишься невинности прямо здесь.