— Среди вас нет ни одного, кто не желал бы моего ухода.

— Совершенно верно. Уходи. Прочь, — ожесточенно сказал отец Элизабет. — Позволь нам вернуться к той жизни, которой мы жили до тебя.

— А какой жизнью вы жили? Твоя рука всегда была в кармане у Элизабет? Виктор, сколько денег она пожертвовала на твои цели? Мадам Минна жила за счет щедрости Элизабет. А Питер… ну, конечно, у тебя было все, что нужно.

— Кроме Элизабет, — сухо сказал тот.

— Так возьми ее. Она больше не обременена заботами по управлению большим имением. Год ее траура прошел. Что тебя теперь останавливает?

— Более благопристойно носить траур в течение двух лет, — ответил Питер. — До тех пор мне совесть не позволяет что-либо предпринимать.

Николас взглянул на Элизабет, которая была пунцовая от смущения и ярости.

— Когда решите пожениться, приглашаю вас провести церемонию в Шенстоуне. Элизабет будет очень хорошо смотреться на центральной лестнице с орнаментом… Но я отвлекся. Ленч уже подан. Джентльмены, леди.

Ленч состоял из бульона, на выбор — запеченной рыбы или куриных крокетов, маринованных огурцов, бобов под майонезом и хлебного пудинга.

Элизабет с трудом впихивала в себя еду. Она могла бы собственноручно убить его прямо здесь.

Он отдавал ее Питеру! Поставил его в неудобное положение! Обвинил всех в намерении избавиться от него, а затем пригласил всех на обед!

Либо у него лихорадка, либо он сошел с ума, и ее отец прав: в любом случае он был неспособен управлять Шенстоуном по состоянию здоровья. Они все слышали слова Николаса, и дело было только за доктором Пемблом, подпись которого могла бы навсегда убрать Николаса с дороги.

Питер покачал головой, предупреждая Элизабет ничего не говорить и не продолжать дискуссию. Он будто говорил: они все знают, как теперь надо действовать. Никто, будучи в здравом уме, не стал бы бросать им в лицо такие обвинения.

Верно. Совершенно верно. Но, глядя на израненное лицо Николаса, она чувствовала некоторую симпатию к нему. Он еще не оправился от травм. Он был бледен и угрюм, и с ним совсем не хотелось бороться.

Идиллия закончилась, неожиданно для себя подумала она. Наступил момент, который, она надеялась, никогда не наступит. Раньше она была абсолютно уверена, что сможет каким-то образом опровергнуть его право на наследование. Уверена, что Шенстоун снова перейдет к ней.

Питер…

Вдруг не Николас был сумасшедшим, а все они, еще пытающиеся что-то предпринять из-за свалившегося на их голову несчастья, хотя все уже было решено? Им следовало смириться с мыслью о том, что лучшим выходом для них будет очистить Николасу дорогу.

Бумаги находились в полном беспорядке. Торопясь просмотреть все как можно быстрее, Элизабет побросала их обратно в коробки без какой-либо системы. Утешало только то, что она не смешивала содержимое разных коробок.

Что ж, Николасу придется разбираться самому. До его полного выздоровления еще оставалось много времени: было видно, с каким трудом он передвигался после ленча. Вероятно, у него был жар. Он с трудом смог подняться по лестнице в свою комнату.

И то только с помощью Питера и Виктора.

Убийственный ленч. После слов Николаса еда по вкусу напоминала опилки. Может, у него началась лихорадка? Его слова были слишком злобными и отвратительными.

Им всем лучше просто уйти.

Какой ей теперь прок от их сделки? Напрашивалось единственное решение: отдать все, что у нее было, ее отцу, после чего они могут уходить.

Элизабет закончила складывать бумаги в первую коробку, где в основном хранились документы, касающиеся дел имения. Теперь по крайней мере не бросалось в глаза, что кто-то в спешке рылся в коробке. Однако бумаги все равно лежали не по порядку, что позже могло вызвать вопросы.

Но он наверняка не заметит.

Она вышла в коридор, чтобы внести коробку через основную, а не смежную дверь.

Николас полулежал на кровати, а вокруг снова порхала Минна.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отвратительно.

— Ты и сам отвратителен, мерзавец: ты неблагодарный, злобный, сварливый подлец.

— Почему же, черт побери? Потому что я подумал, что Питеру самое время предложить тебе выйти за него?

— Чтоб ты сдох! — Она швырнула коробку на кровать, напугав Минну.

— Ты могла поранить его, — вскрикнула та.

— Смотри, Минна защищает меня, несмотря на то, что я подлец.

— Ты бредил, Николас. Зачем еще тебе надо было говорить такие ужасные вещи?

Николас покачал головой:

— Клянусь, вы тут живете в своем собственном мирке. Минна, я отдавал себе отчет в том, что говорил.

— Я так и думала, — успокаивающим тоном проговорила Минна. — Но у тебя лоб горячий, как чайник, поэтому все, что ты говорил, не может быть правдой. Тебя оставить с ним на минутку, Элизабет?