Я сжала кулаки так сильно, что у меня руки заболели, а он всё говорил, да ещё и таким голосом — абсолютно спокойным, будто весь этот ужас происходил с кем-то другим.

— Вы объяснили свой отказ тем, что я недостаточно родовит даже для приёмной дочери герцога. Вы сказали, что всегда едва терпели мои ухаживания, и делали это лишь для того, чтобы повеселить собравшихся при моём унижении дам и господ. Что таким образом, через вас, общество преподало мне урок всегда помнить, кто я, не зазнаваться и никогда больше не заглядываться на знатных дам. Собравшиеся вас не поддерживали, но представление явно доставило им удовольствие. Никто не захотел выступить открыто против меня, даже Вирские. Труд унизить и оскорбить вы взяли на себя. Вы единственная смеялись и делали это весьма натурально.

Я снова плакала. Ну и день. То обмороки, то слёзы.

— Когда расследование вышло на вас, я и хотел и не хотел верить в вашу вину, а потом понял, зачем вы приходили в мой дом. Вы ложились со мной в постель, утомляли любовной игрой, чтобы потом искать тайники с ведьмовскими книгами.

Я подняла голову, посмотрела на него.

Он будто понял, что я у него хотела и не могла решиться спросить.

— Да, не все книги ведьм попадают в огонь. Некоторые я оставляю для исследований, у меня есть на это специальное разрешение. Я обеспечиваю их сохранность, охраняю от злых рук. Я проверил потом — вы нашли, что искали. Я обнаружил в тайнике ваши следы. Ключ, — он коснулся груди, — вы всегда просили снимать, но, как оказалось, не для того, чтобы избежать холодных прикосновений металла.

— Это не я. Или я, но другая.

Что ещё я могла ему сказать? Как мне жаль? Но мне и правда до слёз его жаль. Я не понимала лишь одного — почему он вытащил меня из воды, хотя мог утопить и так отомстить и за унижение, и за предательство, и за игру, в которой сыграл незавидную роль доверчивого дурака.

Так я ему и сказала, и обычное своё «не помню, не знаю, не верю, что могла быть такой».

— Если бы я думал, что вы об этом помните, то не стал бы рассказывать. Не переживайте так, я поверил в ваше беспамятство. А сейчас я оставлю вас, отдыхайте.

Он подошёл к двери, там остановился. Повернувшись ко мне, он сказал:

— Кстати, хочу, чтобы вы знали: тайник я изменил. И если вдруг вы всё вспомните и решитесь вновь отправиться туда за добычей, то ничего не найдёте.

Я молчала. Не стала даже повторять всё то, во что он то ли верил, то ли не верил.

Он открыл дверь — и закрыл её, вновь повернулся ко мне. Он улыбался, говорил негромко, без гнева:

— И ещё, чтобы уже всё расставить по своим местам между нами. Теперь я знаю, почему вы мне отказали. Прежде я думал, это потому, что другой ваш любовник, Вилар, пожелал за мой счёт самоутвердиться. А теперь почти уверен, что у вашего отказа была другая причина — и это сестра Катарина, та помощь, которую вы привыкли оказывать ей, и те силы, которые у неё черпали для своего колдовства. Ну и конечно, главной причиной стало то, что, когда вы заполучили возможность увидеть чужие книги, я стал вам не нужен.

Он выглядел спокойным и сильным, словно всё это — в прошлом и больше его не волнует. Но я знала, как выглядит рана, которая не заживает.

— Майри могли вынудить отказаться от вас, — сказала я. — Её поведение — до невозможности глупое и непродуманное по последствиям. Она демонстративно отказала вам и тем самым показала другим возможным претендентам на руку и сердце, какое оно у неё злое. А если вы правы, и Катарина обладает колдовскими силами и отдаёт их Майри, то тем более сделанный Майри выбор — чудовищно глупый. Вы защитили бы её от Катарины. Мне кажется, вы даже смогли бы принять, что ваша любимая женщина обладает такими силами. И вы сами говорили, что Майри с вами было хорошо. Отказав вам, она потеряла больше, чем вы. А потом сотворила что-то ужасное — вообще без каких-то логичных причин. Словно её вынудили это сделать. Вы не думали, что она оказалась во власти человека, которому не смогла противостоять, и выполняла всё, что он ей говорил делать? Вдруг Майри — жертва, всего лишь инструмент, а кукловод кто-то другой.

— Вы теперь всегда будете говорить о себе в третьем лице?

Какой он упрямый!

— Я так буду говорить о ней — той Майри, которую не помню и которую не понимаю. А вы, чтобы не путать нас, называйте меня как-то иначе.

— И как же? Маймай? — Дэбрэ невесело рассмеялся. Не верил мне, это чувствовалось даже на расстоянии.

— Нет. Маймай — это кличка, подходящая только кошке или собаке. Пожалуйста, называйте меня Майей. Пусть с этой минуты я буду Майей для вас, Дамиан.

Кажется, ему не понравилось, что я назвала его по имени. Или слишком понравилось, и он захотел это скрыть за будто закаменевшим лицом и тёмным взглядом. Так или иначе, но он никак не исправил меня. Вообще ничего не сказал.

Дэбрэ вышел за дверь, и я закрыла болтливый рот руками. Мамочка дорогая, что я наделала! Он так совсем скоро поймёт, что Майри и Майя — разные люди, и снова спросит про железных птиц. А с другой стороны…

Я села прямее, глубоко вдохнула.

Да, всё не так и плохо. Теперь я могу никем больше не притворяться. Теперь я Майя — сначала для Дэбрэ, потом для Софи, а затем — как знать — и для всего мира.

В голове иногда вспыхивало воспоминание о признании Дэбрэ: «У нас была любовная связь», но я старалась вообще не думать об этом. Села на постели, взяла в руки молитвенники и постаралась сосредоточиться на них. Дело шло плохо. Я читала и вязла в словах, иногда вообще ничего не понимала. Стихи показались мне более чем странными для мира, в котором женщин с магическими способностями объявляют ведьмами. Да и вообще — странными.

Семнадцатый стих начинался так:

Есть лишь одна Сила,

Она живет в облаках и дожде,

Во влаге земли, в корнях и бутонах,

Она гонит ветер,

Она горит в пламени наших костров.

В ней есть и мужское, и женское,

Она — Богини и Бога,

Сестры, Возлюбленной, Жены и Матери,

Защитника-Воителя-Мага, Возлюбленного Мужа, Отца…

Ну и остальное, в том же эзотерическом духе. И если я должна была из этого почерпнуть нечто полезное, то, кажется, кое-кто позабыл дать мне инструкции по переводу с вот этого странного на человеческий.