Генри потер подбородок, нахмурившись, затем быстро прошел через помещение и снова приблизился к пустой раме на стене.

— Таким образом, вор без труда проникает в помещение, имея информацию о времени вашей пересменки, — Генри зашагал по кругу, рассуждая, — но внутри зала он задевает инфракрасный извещатель, и срабатывает сигнализация. Тогда…

Директор покачал головой, вздыхая.

— Мы давно отказались от этой системы. Вы хотя бы представляете, как часто срабатывает подобная сигнализация, если охранник каждые полчаса обходит помещения? Галерея расположена на границе со спальным районом, мы платили огромные штрафы за нарушение общественного порядка по ночам. Вы понятия не имеете, какое количество жалоб в год мы получали.

— Господи боже, — вздохнул Генри, разглядывая оштукатуренные стены. — Вам стоило вывесить табличку у входа «Заходи, бери, что хочешь!»

Директор закипел от злости:

— Поверьте мне на слово, вам неизвестно, какие мизерные деньги город выдает на содержание галереи! В стране кризис.

— Нет, я не силен в бухгалтерии, — Генри даже не взглянул на кричавшего человека. Он наклонился, сосредоточенно изучая деревянный, довольно обшарпанный паркетный пол возле того места, где на стене висела картина.

— А вы знаете, какое у нас количество охранников и какой именно объем работы на них ложится? — с пеной у рта возмущался директор, наблюдая за приезжим следователем.

— Минус один, я полагаю? — спокойно улыбнулся Генри, затем взялся за пустую тонкую черную рамку, рванул ее на себя, и в зале тут же раздался истерический вопль сигнализации. Когда звук наконец-то пропал, Генри присел на подоконник ближайшего окна и задумался.

— У вас установлены извещатели, которые работают путем подкладывания чувствительных элементов под блокируемый предмет. Иными словами, главной задачей вора было не отрывать картину от стены, а аккуратно вырезать. Видимо, сделать это незаметно не получилось.

— Сигнализация сработала не в этом зале, — в дверном проеме появился пожилой мужчина с толстым фонарем на ремне. — Она завизжала в соседнем.

Генри замер на какое-то время, а затем стремительно зашагал по коридору, следуя в указанном направлении. Словно стайка черных муравьев, полицейские рванули за ним. Следователь Брикман остановился в центре помещения, он дышал глубоко и часто, оглядываясь по сторонам. Мысленно он насчитал семь полотен: по три картины на противоположных стенах и одна в центре, напротив входа. Несмотря на то, что картинами принято любоваться на расстоянии, следователь подошел к самому крайнему холсту вплотную, практически прижавшись к стеклу носом. Несколько фиолетовых полосок переплетались с голубыми и синими пятнами, образуя ночные дюны. На следующей картине многоугольники отделялись друг от друга прямыми черными линиями, сама же «раскраска» имела характер заливки на чертеже. Еще одна картина с ярко-оранжевыми мазками по кругу располагалась на центральной стене помещения. Возле нее Генри провел больше всего времени, внимательно изучая полотно. Он снова надел перчатки и закатал рукава, затем взялся за раму картины.

— Художник Пит Мондриан говорил, что люди обречены страдать, — громко заявил Брикман, отрывая тонкую белую раму от стены. В зале тут же снова зазвучала сигнализация. Закрывая уши от пронзительного звука, директор подбежал к следователю, пытаясь отобрать произведение искусства, однако Генри был выше и сильнее; он аккуратно снял стекло с картины и закончил начатую фразу, когда сирена наконец заглохла. — Люди обречены страдать до тех пор, пока не смогут взглянуть по-иному на мир вокруг и внутри себя самих.

Взглянув на перепуганного директора, он улыбнулся:

— Поздравляю, у вас украли две картины.

Лопасти вентилятора, стоящего в углу, сталкиваясь с воздухом, с шумом отбрасывали его. Круг за кругом, создавая свистящий звук, старый аппарат, покрытый пылью, боролся с напавшей на город жарой, формируя потоки воздуха в душном кабинете Коккинакиса.

Расстегнув несколько пуговиц воротника, Генри вздохнул, наклонившись над столом следователя. Прилипшая к телу рубашка не давала свободно дышать. Он подумывал снять пиджак, однако чувствовал, что ткань насквозь пропиталась потом.

— Видите в самом уголке маленький символ — бабочка? — Брикман поднял со стола фотографию картины.

На полотне Мондриана, которое Генри снял со стены галереи, действительно была нарисована бабочка. Это было едва заметное изображение крылышек простым карандашом, всего несколько миллимитров высотой. Генри взглянул на помощницу Тома. Рыжеволосая Джерри сидела рядом с боссом, записывая каждое слово агента Интерпола в блокнот. Она смотрела с неподдельным интересом, однако в ее взгляде читалось столько восторга и обожания, что Брикман смутился и отвел глаза.

— Я не понимаю, зачем кому-то открыто воровать Пикассо, варварски выдрав картину из рамы, и при этом оставлять такую искусную подделку вместо Мондриана? — встал и подошел к окну Том, открыл раму, достал мятую пачку сигарет и закурил, вглядываясь в пустынный переулок.

Генри ощущал нехватку воздуха. Сняв, наконец, пиджак, он аккуратно повесил его на спинку стула.

— Ого, — не сдержалась помощница Коккинакиса, разглядывая крупную фигуру агента, — вы проводите немало времени в спортзале, не так ли?