— Если ты решил купаться, и с обрыва прыгнул вниз… — посмотрел я вниз с парапета, и все же спрыгнул на песок арены.

— …Но в полете передумал, в речку мокрую нырять, — поморщился я от выстрелившей в голову боли.

— …Прекрати паденье в воду и лети обратно, вверх, — двинулся я в сторону трибуны, где амазонки уже сгоняли выживших гостей вечера в одну тесную группу.

— …Изменить свое решенье может каждый человек, — закончил я свой любимый совет от Остера.

Идти по песку арены было тяжело. Не в плане усталости, а вообще.

Адская жара, запахи гари, паленого мяса и крови, утомление — и физическое и ментальное, болезненная слабость, жжение ожогов — меня, если честно, от всего этого даже немного мутило.

Голова еще буквально чугунная: на каждое резкое движение отзывается тяжелой болью. Хочется только одного — лечь куда-нибудь в тенек, свернуться калачиком и себя жалеть. Вот только никак не получится, и даже завалящейся таблетки ибупрофена в кармане нет.

А кроме того — мелькнула вдруг мысль, я ведь после того как понял настрой лорда-повелителя захватить мое тело, я ведь даже поспать, наверное, не смогу. Банально опасно — для сохранности души.

Так это мне и не спать еще? А как я тогда вообще…

Саманта. Ольга. Елизавета — вот кто мне может помочь.

Рядом с ними, под их контролем, я смогу поспать — вдруг с облегчением подумал я. Вот только до них ведь еще и добраться нужно — тут же добавила усталого уныния мысль.

Но. Было одно большое «но», которое — стоило об этом только подумать, помогало мне не обращать внимания на собственные страдания.

Да, мне сейчас не очень хорошо.

Даже, можно сказать, мне не просто не очень хорошо, а очень-очень плохо.

Но госпоже Эмили Дамьен, и госпоже Илоне Маевской, прямо сейчас, вот-вот уже через несколько десятков секунд, стоит мне только до противоположной трибуны наконец дойти, станет хуже, чем мне.

Несоизмеримо хуже.

Эмили Дамьен я привел в чувство коротким импульсом силы. Вздрогнув, она с грудным стоном широко распахнула глаза. Еще не совсем понимая, где находится и что произошло, Дамьен попыталась пошевелиться. И тут же снова вздрогнула, осознав, что крепко связана.

Мутный взгляд Дамьен скользнул по сторонам, и постепенно сфокусировался на мне. Она то смотрела мне в лицо — в лицо Артура Волкова, то глаза ее опускались на знаки различия отряда варлорда на моей куртке. На знаки принадлежности к отряду варлорда Драго Младича.

Несколько долгих секунд, и в глазах Дамьен наконец проявилось узнавание и понимание ситуации. Меня же после этого, в этот самый момент ее осознания, буквально волной ненависти окатило.

Усилием сдержав очередной стон, Дамьен отвела от меня взгляд. Неловко, из-за стягивающих ее веревок, она приподнялась и осмотрелась по сторонам. Взгляд Дамьен, почти не задерживаясь, заскользил по горам трупов на трибуне, а после сфокусировался на разрушенных воротах в наш мир; мельком она посмотрела на амазонок, охраняющих недавно таких уверенных гостей, сейчас сбившихся в плотную испуганную кучу. Гораздо больше по времени Дамьен рассматривала грузное теле Скрипача, голова которого лежала чуть дальше, отдельно.

Я ее не отвлекал, давая возможность осмотреться и обдумать сложившееся положение. Своей цели добился: пусть госпоже Дамьен было явно не очень хорошо, но итог бойни «всех против всех» она прекрасно уловила. Как поняла и то, что победителем вышел не Драго Младич, но Артур Волков.

— Ты чудовище, — только и сказала Дамьен, возвращаясь взглядом ко мне.

— Ой ладно, слышал уже, — устало отмахнулся я. — Может к делу лучше сразу?

— C’est un fils de pute!.. — перешла на французский Дамьен, судя по интонации явно не комплименты мне делая.

— Давай, давай, продолжай, — протянул я, наблюдая и слушая как пленница входит во вкус оскорблений.

Наверное, если бы у меня не болела голова, я бы ей сейчас рассказал о роли личности в истории. В пух и прах разбил бы все ее аргументы — выступая, как отдельный член общества, с беспроигрышной точки зрения собаки Павлова. Но пульсирующая боль все сильнее долбила в виски, поэтому я только рукой махнул.

— Бла-бла-бла, бла-бла, бла-бла, — вплел я свой речитатив в поток ругательств госпожи Дамьен, карикатурно скопировав ее ритм и инстанцию.

— Je t’emmerde! — истерично, со взвизгом, крикнула она, с ненавистью глядя на меня расширенными глазами.

— Мне тебя бить что ли начать, чтобы ты наконец перестала визжать как свинья? — устало поинтересовался я.

Дамьен ощерилась — у нее даже верхняя губа в невольном оскале поднялась. Ненависть от нее исходила такая густая, что хоть руками черпай.

— Может дальше без истерик, а? От этого будет зависеть, как ты умрешь.

Дамьен после этого и вовсе даже зарычала глухо. Последовала долгая пауза, во время которой мы с ней играли в гляделки. Выдержать ее взгляд, кстати, было непросто.