Когда-то роскошная квартира какого-нибудь довольно высокопоставленного царского сановника, была порядком обшарпана и на мой взгляд – крайне безыскусно обставлена. Вместе с тяжеловесной «николаевской» мебелью из какого-нибудь служебного кабинета, здесь находились легкомысленные мещанские пружинные диваны с зеркалом и полочкой для «слоников» приносящих счастье, обычные письменные столы из какой-нибудь адвокатской конторы, пузатые кожаные кресла, торшер с атласным абажуром с нарисованной на нём Фудзиямой и сакурой в цвету и, славянский шкаф довольно грубой работы.

Хожу, знакомлюсь, веду «светские беседы» – стараясь меньше говорить, побольше слушать да на ус мотать.

Вот две дамы делятся секретом унижения любовницы мужа:

– Так ему скажи: «Ну, да ладно! Но ты с этой особой бываешь на людях, ты же – известный человек, дорогой! Неужели тебе приятно и удобно ходить рядом с этой простушкой? Давай ей, что ли, чулки купим или кофточку какую-нибудь».

Вот какой-то молодой литератор жалуется на вид – «метрессе», об своих разногласиях с редакцией:

– …Вот Вы сказали, что мои позиции якобы не ясны. А как иначе, если я пишу одно – а меня заставляют делать всякие добавки, убавки, вставки, изъятия. Вот и получается нечто неясное – потому, что я тяну в одну сторону, а редакторы в другую.

– Вот, как? А я считала, что сейчас редакторы с более широкими взглядами и не мешают высказываться.

– Ах, если бы… Вот и я все время говорю и пишу об этом!

Вот ещё:

– Вы только не облегчайте себе задачу! Рассматривая одну сторону чего-либо, не забывайте о другой. Иначе Вам преподнесут нечто такое, когда у вас уже будет готова своя концепция и ее одностороннее обоснование. И Вас собьют с позиции, Вы растерялись, Вы перечеркнуты – как творческая личность! И не спешите – никуда не спешите. Не обгоняйте «крота истории»: он роет – вы следуйте за ним и, тогда быть может – все ваши проблемы решатся сами собой. Надо прежде всего узнать, разузнать, взвесить все «за» и «против».

– Вы к тому же еще юрист, древних читали в подлинниках. Так вот вам, марксисту, надо почаще пользоваться этой тактикой. Не суетитесь по младости лет своих: в коммунизм надо тащить не Маяковского, а скажем – Мандельштама, Цветаеву, Пастернака! Изучайте их повнимательней, проинтерпретируйте, прокомментируйте. Вот, подлинная поэзия революции, вот – поэзия, рожденная Октябрем! Постепенно, шаг за шагом вытесняйте ими тех – кого «в лоб» не взять.

– Вам литературный портрет Цветаевой нужен? Андреева? Бабеля? Стихи Мандельштама на эстраду?! Тогда изучайте тактику Чингисхана или нашего Суворова, милейший: «Заманивай, братцы, заманивай!». Вот именно так!

– Они меня винят тут в том, что я что-то искажаю, извращаю – не на то и не на тех ориентируюсь. А у меня один ориентир: литература и искусство должны быть литературой и искусством! Я отвергаю классовый подход в художественном творчестве, я отвергаю их социалистический реализм с вполне определённым мировоззрением!

– Мы же люди своего века и одного круга, мы люди русской культуры и, даже находясь по разные стороны баррикад – вполне можем восхищаться одними и теми же произведениями талантливых мастеров. Не правда ли?

– Как это Вы правильно сказали! Мы можем и должны горевать общим горем, мы можем и должны радоваться общей радостью…

Наконец, когда мне это всё достаточно осточертело, явился Мишка с «хозяйкой» литературного салона и, Фима меня с ними якобы познакомила.

– Рад, очень рад! – сказал мой юный «резидент».

– А, как я рад!

Спустя приличествующее ситуации время, мы с Мишей встав несколько поодаль от основного тусняка, вели непринуждённую беседу – как будто о сущих литературных пустяках и он меня между делом поперезнакомил с основными фигурантами «Могучей кучки».

Лерочка была дамой пост-бальзаковского возраста и ликом страшна – как две мировые войны вместе взятые и, с десяток локальных конфликтов разом – в довесок к ним…

Но отнюдь не бесталанна!

Она имела университетское образование, знание нескольких языков, умение печатать на машинке и стенографировать, небольшой опыт революционной борьбы с Самодержавием и громаднейший – выживания в русскую Смуту… Характером – жутко нелюдимая «надомница», хотя знающая как держаться на людях и привлечь к себе их внимание. Главным же достоинством в нём – являлось обострённое чувство недостатка «личной свободы» при нехватке денежных знаков.

Её, ведущиеся с далёких дореволюционных времён потуги в области литературы – не принесли ей ни славы, ни денег – хотя перо у неё довольно бойкое, ум по-обезьянски цепкий, а фантазия по-дьявольски изощрённая. Возможно, ей просто не повезло с «раскруткой» – как и многим тысячам других «непризнанных талантов».

Её «дружок», слегка начинающий лысеть тридцатилетний оболтус Петюня (кроме того, что был «плохим танцором») обладал сравнительно редким даром изменять почерк.

Нет, не подделывать – как сидящий у меня в ИТК старый фармазон по кличке Филин, а именно изменять