Александр довёл линию верхней губы и спросил тихо: «Помнишь его на видео?». Мэтт покачал головой. 

 — Но ты знаешь, я их вообще не запоминаю, пока не встречу. Мелковат.

Александр пожал плечами. Да, роста совсем невысокого, на взгляд — пять и три… с половиной. Но это не проблема: каблук и ракурс всё решают, и половина Голливуда это подтвердит. 

 — Начинайте, мистер Барри, — велела Мари своим звучным голосом. 

Барри… Александр мысленно прокрутил в голове кинопробы, но так ничего и не нашёл. Мистер Барри подошёл к самому краю съемочного пространства, как будто был в театре и выходил на авансцену, прошёлся немного в сторону Мари, развернулся и остановился прямо напротив Александра. 

Мари показала чуть развернуть камеру. Мистер Барри подвинул стул, сел, и тут Александру бросилось в глаза то, что он не отметил сразу: костюм на актёре не просто сидит отлично, он пошит по фигуре. Он парой линий обозначил это на рисунке.

Барри не двигался и не говорил, и Александр посмотрел ему в глаза. Барри улыбнулся, облизнул губы и сказал совсем тихо:

 — Да, мистер Грей, боги к вам милостивы, — у него был тенор, высокий, но не визгливый, — но боги скоро отнимают то, что дают. У вас впереди не много времени для жизни настоящей, полной и прекрасной, — в глазах его что-то поменялось. 

Парень был на высоте. И плевать, что он крутил и вертел монолог по-своему. Не в порядке предложений в суть, в том, как достаточно пошлое уальдовское рассуждение об абсолютной власти красоты он в самом начале превращал в угрозу. 

 — Вы удивительно хороши собой, мистер Грей. Не хмурьтесь, это правда. Подлинная тайна жизни заключена в зримом, а не в сокровенном, правда? — он сделал паузу, от которой, однако, не разило театральщиной. Просто как будто задумался. — Вы улыбаетесь? О, вы не будете улыбаться. 

И всё-таки переигрывает. Но, надо признать, переигрывает не критично и не глупо. Не пытается кривляться. Просто как будто чуть-чуть перегибает палку, немного уходит в сторону Бродвея, где, чтобы зрители поняли мысль, её надо с нажимом и паузами сообщить со сцены. 

 — Вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они вам будут казаться горше поражений, — Барри встал со стула, обошёл его и опёрся о спинку. — Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжкому будущему. Вы будете страдать ужасно… — он вдруг рассмеялся ни с того, ни с сего. Покачал головой и повторил: — Ужасно, мистер Грей, — и подмигнул Александру. Манерно раскланялся и, не дав Мари даже остановить съёмочный процесс, направился к выходу. 

 — Мистер Барри! — окликнула его одна из ассистенток. — Мистер Барри! — но он просто ушёл. 

Александр откинулся на спинку стула и спросил в пустоту:

 — Что это было?

 — Псих, — уверенно ответил Мэтт. — Всё, давайте последнего, заканчиваем. Быстро, быстро! 

К своему стыду, Александр почти не слушал последнее выступление. А потом попросил Мари найти ему видеовизитку этого Барри. Хотелось понять, как это он мог его не запомнить.

По въевшейся неискоренимой привычке Себ проснулся в половине седьмого. Какое-то время лежал, наслаждаясь приятной расслабленностью во всём теле и удобством нового матраса, потом перекатился на бок, на соседнюю подушку, от которой пахло Джоан. 

Она уехала вчера сразу, на такси. Себ подождал полчаса и набрал оставленный номер. Она посмеялась над его беспокойством: что и кто сделает в такси сержанту полиции? — но, кажется, жест оценила. И телефон всё-таки дала.

Разлёживаться в кровати долго Себ не умел, поэтому встал и уже собрался было в душ, как у него зазвонил мобильник.

 — Себ, в офис, живо. Мистер Фоули рвёт и мечет, — без приветствий и предисловий приказал Клаус.

Через полчаса Себ уже подходил к кабинету — и тут Клаус его перехватил. Придержал за плечо, понизил голос после звучного: «Привет, Майлс!», — и прошептал:

 — С боссом не заговаривай, ясно? Просто молчи и кивай. Не спорь, даже если он прикажет прыгать с башни. Слушай, а потом иди ко мне, разрулим. Только не зли его.

Себ не успел спросить, какого хера происходит, а Клаус уже распахнул перед ним дверь того кабинета, где, вероятно, должно было проходить собеседование Себа — то самое, которое в итоге состоялось в приёмной.

Пришлось входить. Кабинет был светлый, просторный и очень пустой. Помимо синего дивана в углу был ещё только большой белый стол и чёрное офисное кресло. Фоули находился в кабинете один, и он был не просто зол. От него расходились физически ощутимые волны ярости. Он говорил по телефону, и, едва войдя, Себ услышал: