Кап. Кап. Кап.

Монотонный, удушливый звук, его личный саундтрек. Грустная мелодия, что сопровождает каждый раз, когда он лечит. Он и ей поможет под их унылую песню.

Улыбка тронула сухие губы. Врачеватель знал, что девушка очнулась, хотя веки пациентки все еще были закрыты. Запах страха мужчина чуял, словно сторожевой пёс.

Он поднял голову. Пыльный луч света пробился сквозь заколоченное окно и упал на его смуглое лицо. Врачеватель поднял руку, чтобы перекрыть ему путь и не позволить себя слепить.

Он смотрел на Владу и подмечал тонкие нервные движения. Девушка храбро пыталась скрыть, что пришла в себя, но его было сложно обмануть. Тихо скрипнули зубы – это Влада сдержала болезненный стон, наверное, у нее страшно болит голова. Наверное, жажда замучила ее, высушила губы и приклеила к небу язык. Наверное, ей больно из-за вывернутых над головой и привязанных к балке у потолка рук. Наверное, жесткие веревки режут кожу на ее запястьях.

Наверное.

Он усмехнулся. Замер, чтобы обмануть её.

Влада тоже замерла. Прислушалась. Шорохи затихли.

Словно сытый игривый хищник, Врачеватель наблюдал, как медленно девушка облизывает губы, а затем приоткрывает глаза. Сначала еле-еле, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Затем смелее. Затем жмурится от яркого света и, наконец, распахивает их, чтобы увидеть его перед собой.

Новая волна страха, но она держится. Она смелее, чем прежние его пациенты. Она вызывает уважение.

Интересно, что она сделает сначала? Закричит? Вряд ли. Они далеко за городом, на брошенной стройке, куда уже лет двадцать не заглядывал никто, кроме него. Попросит пощады? Тоже нет. Слишком много упрямства и злости в глазах. Возможно, продемонстрирует ненависть?

В точку.

– Урод… – голос Влады шипел. она закашлялась и снова облизнула пересохшие губы: – Какой же ты урод…

– Грубость тебе не к лицу. – он говорил так же тягуче, как и двигался.

Ему некуда спешить. И есть, что сказать.

Девушка вздрогнула. Поморщилась от боли в плечах и выплюнула:

– Ну давай уже.

Настало его время хмуриться. Он встал. Протез едва заметно завибрировал от движения, привычно свело зубы.

– О чем ты?

– Кайся давай, – Влада усмехнулась.

Несколько прядей волос прилипли к ее лицу и, наверняка, приносили дискомфорт. Она пыталась сдуть их, но пот стекал по пыльной коже и лишь сильнее приклеивал. Ей душно. И страшно.

– Тебе? – он удивлено приподнял брови.

– А разве ты не каешься всем своим жертвам, а? – сколько дерзости в хриплом голосе: – Разве не выносишь им мозги, рассказывая, какой крутой посланник небес?

Лучшая защита для нее – нападение. Такая сильная. И беспомощная.

Врачеватель подошел ближе. Если бы ненависть могла убивать, то он давно лежал бы замертво на пустом бетонном полу. Он плавно поднял руку, а потом резко опустил.

Влада зажмурилась и отшатнулась. Скрипнул ржавый крюк, покачнувшись под весом привязанного к нему человеческого тела, и девушка едва сдержала стон. Но удара не последовало.

– Я и без того нарушил свое обещание. – протянул он, касаясь ее лица почти ласковым движением: – Не заставляй меня злиться и портить твое тело ранами. Мне нравится, когда вы остаетесь чистыми после лечения…

– Однако дочь свою ты все-таки ударил, – ядовито сплюнула та и мотнула головой, чтобы сбросить с щеки его пальцы: – Хреновые у тебя какие-то принципы.

Холод обдал его с головы до ног. В груди завозился червь, и усмирить его было не так просто. Он знал, как злость и ярость могут застилать глаза, если дать ему волю, и знал, что в этот раз точно не должен так просто сдаться сам себе.

Врачеватель выдохнул. Улыбнулся и спокойно ответил:

– София совершила самый страшный грех.

– И какой же?

– Она посмела усомниться во мне.

Молчание. Ему удалось поразить её настолько, что пошатнулась ее смелость. Столько удивления и ужаса в красивых глазах.

– Ты… – от ярости она захлебнулась в собственных словах: – Она же…

– Она увидела меня, когда я лечил первого пациента. – он и не собирался скрываться. Перед лечением он обнажал свою душу перед пациентами, чтобы сделать все честно.

Он знал все о них. Они о нем. Надо же, получается Влада была права. Только его раздражало слово «кайся». «Исповедуйся» – звучит куда более правильно. Высоко и достойно.

– ***, – пораженно выдохнула девушка: – Она же твоя дочь! Ты убил ее только за это!?