— Поздно, лешенька, поздно, — сказала в глаза его слюдой поблескивающие прямо глядя. — Ты отныне в моем лесу могилой лежишь.

Нахмурил леший брови каменные, да продолжила я яростно.

— Чаща Заповедная мне подчинилась, клюка — мне подчинилась, яр что ранее Светлым был, а ныне Гиблым стал на зов мой отзывается. Я отныне леса твоего хозяйка-владелица. О причинах говорить не стану, но так уж случилось, я…

Усмехнулся каменный монстр, да перебил меня насмешливым:

— Ты душой к водяному скользкому прикипела, за его ошибки платить собралась, его жизнь спасти пытаешься.

Подбородок выше вскинула. Не девка я неразумная, чтобы поучения насмешливые выслушивать, я ведунья лесная, и я теперь двум лесам хозяйка, за два леса отвечаю, от того не будет ни послушания, ни почтения тому, кто власть мою признавать отказывался.

— Леший, — в голосе моем металл зазвенел, — второй раз скажу, коли в первый раз не услышал. Ты в МОЕМ лесу Заповедном могильной плитой обретаешься, да со своими обязанностями уже не справляешься — навкары одна за другой из круга вырываются, МОЙ лес уничтожая.

На избу бабы Ванки указала кивком, да добавила:

— Ты мне напомнил, о том, что позабыла давно. О свечах, кои зажигать всегда любила, а от чего любовь такая — не ведала. Что ж, ты напомнил, за то поклон тебе. Но позволь и тебе напомнить — ты леший. Леший моего яра Заповедного. Коли желаешь ты — лес мой покинуть можешь, я ведунья, я никогда никого не держу…

— Ты — ведьма! — перебил меня каменный леший.

— Я ВЕДУНЬЯ ЛЕСНАЯ! — громкий голос мой сон магический потряс, начала колебаться да таять изба старая, от времени потемневшая. — И держать никого не буду. Коли желаешь — просить не стану, на все четыре стороны отпущу. А ежели о жизни моей тревожишься, то поздно предупреждать, уже поздно. Теперь это мой лес. А за свой лес, лешенька каменный, я буду драться до последнего. До последнего вздоха, до последнего взгляда, до последней капли крови.

Сгорбился леший, до моего роста сгорбился, и произнес хрипло-скрипуче, пугающе:

— И что, хозяйка любезная, небось и приказы ко мне имеются?

Издевался. Как есть издевался. Мол — «на что ж сгодится плита могильная для леса твоего», еще б добавил «может тебе там олененка вырастить подсобить, али о зайчатах позаботиться». Да только плохо он меня знал.

— Да, — сказала прямо, — помощь твоя нужна и нужна сейчас.

Распрямился каменный леший, на меня глядит пристально, да все понять пытается — об чем толкую я, что имею в виду. А мне юлить некогда, мне этот сон магический, что сущий яд, и каждая минута во сне этом ядом и обернется.

— Яр Заповедный возрождается, — прямо лешему сообщила, — а значит возрождается и сила его. То, что ты собой удерживаешь, эту силу начинает пить. Пока что ее в себя чаща Заповедная впитывать будет, но ты леший опытный, лучше меня знаешь — много она впитать не сможет, в отличие от тебя.

И помолчав, спросила с надеждой:

— Ты поможешь?

Многое хотел мне ответить леший каменный, ох и многое. Но таял сон магический, а значит на исходе были и силы мои, не осталось у нас времени на беседы.

Оглядел сон истаивающий леший, на меня взглянул, склонил голову, и произнес:

— Да, госпожа ведунья яра Заповедного, волю твою исполню. А ты об одном знать должна — то, что собой сдерживаю, открыть сумеет лишь аспид, уничтожить — только архимаг. Цена открытия врат Жизни — жизнь архимага. Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида. Просыпайся, ведунья, время твое истекает.

***

Хрип. Хрип был первым, что ощутила, в себя придя. Хрип саднящего горла, да боль в легких, от того, что дышать не могла, а теперь вот с трудом пыталась воздуха глотнуть. На подушки рухнула, на лешеньку своего посмотрела — сидел на краю кровати моей лешенька, смотрел с тревогою, да на руки старался не глядеть вовсе. А я посмотрела и содрогнулась — в кровавых потеках руки были, от крови на ногах размокла простыня, да посинели до черноты почти вены.

— Дышишь? — скрипящий у лешеньки голос был.

— Дышу, — с трудом ответила.

— Получилось? — следующий вопрос друг верный задал.

— Да, — выдохнула я.

Кивнул леший, да и спросил:

— В сосновый бор?

Хотелось бы, во сосновый бор сейчас самое то было бы, да только:

— Нет, лешенька, — я с трудом головой отрицательно мотнула, — нет, нельзя, я ж его сейчас уничтожу чуть ли не на половину.

— Ничего, отрастет, — сурово сказал леший.

— Нет. Нельзя так. Спать хочу, — прошептала, чувствуя вкус своей крови на губах, — и свечу. Свечу зажги для меня, лешенька, хоть одну.

И тут вдруг от двери голос злой раздался:

— Леший, я с тобой позже… побеседую. А сейчас решать нужно — или в бор Сосновый отнесу, или к магам в Обитель. А вот так, тут, не оставлю.

И с содроганием я вспомнила: «Цена открытия врат Жизни — жизнь архимага. Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида».

Глаза открыла. С трудом, да открыла, на аспида злого как тысяча потревоженных ядовитых змей поглядела, а что сказать ему, бессовестно и нагло прочитавшему письмо, что другому было адресовано, я и не ведала.