— Привет. Ваня, верно? — подошла и спросила достаточно высокая девочка, с меня ростом, с длинными ногами и распущенными волосами, с приятными чертами лица, которые я не смог или не захотел рассмотреть, так как на разговор настроен не был. — Я Ксюша.

— Да, верно. Приятно познакомиться.

— Взаимно. А Вы с Машей встречаетесь? — спросила Ксюша и наступила тишина. Все обернулись на нас.

— Да, расскажи. Ну и вообще расскажите, как вы познакомились.

— Эм, начну с того, что мы не встречаемся. Просто я помог Маше, а Маша помогла мне. Вот и всё. Ну а сегодня она позвала меня сюда, на день рождения. Так что нас даже друзьями трудно назвать, скорее едва знакомые люди, — сказал я, и перевёл взгляд на Машу. Она едва заметно грустно улыбнулась, после чего опустила глаза и ушла на кухню.

В этот момент я вспомнил детство. Когда в 6 классе однажды симулировал простуду, чтобы не пойти на контрольную работу по математике. Родители меня поймали. Папа проверил, что как только они с мамой ушли на работу, я сразу включил компьютер. Мама же обнаружила, что никакой температуры нет и близко. А за несколько часов, без таблеток, она не могла так понизиться. Помню, как меня обвинили во лжи. Я стоял около электрошашлычницы, которая своим жаром опаляла руки. Невыносимое чувство стыда и вины шло рука об руку с желанием засунуть свои руки в эту шашлычницу. Именно это гнетущее, уничижающее чувство стыда я испытываю сейчас. Хочется просто сбежать на улицу. И бежать. Плакать и бежать. Почему я такой? Ничтожество. Но пускай я ничтожество, но она…Она не должна страдать из-за меня. Не должна! В голове пронеслись вихрем моменты наших встреч. Первый взгляд… Поликлиника… Объятия на «концерте»… А я сейчас всё это втоптал в грязь. Не знаю, что именно, но что-то внутри понесло мои ноги на кухню.

— Маш, — зайдя на кухню и сгорая от стыда сказал я, — и-извини меня.

— А? За что? Всё в порядке. Если хочешь за что-то извиниться, можешь помочь разрезать торт, — максимально холодно и безучастно отвечала эта милая девочка, в которую я по уши вторкнулся, и из мести к которой я сказал тот бред в зале.

— Маш, я…, — я не знал, что говорить. Сердце сжималось. Но, однако, всегда трезвый внутренний голос дал мне ответ на вопрос, почему же я поступил так. Всё-таки месть. Месть за то, что она оказалась слишком молодой для меня. Месть за то, что этим разрушила мои надежды. И ответ трезвым голосом подсказал, чем нужно продолжить фразу, — я придурок. Прости меня.

— Да что ты всё извиняешься!? — сорвавшись на крик и слёзы говорила Маша, — Мы же ведь даже не друзья. Так, едва знакомые люди.

— Это не так, ты же знаешь, — сказал я, закрывая дверь, так как у входа на кухню уже столпились люди.

— Тогда почему так сказал?

— Испугался.

— Чего? Меня?

— Не совсем.

— Ясно, возраст.

— Мда…, — только и выдавил я из себя, окончив страдательный диалог.

— И что теперь, разрываем наши отношения и контакты?

— Не хочу, — честно ответил я, отчего Маша наконец улыбнулась.

— Тогда что теперь?

— Будем друзьями, — сказал я, получив в ответ вопрошающее лицо девочки — Лучшими друзьями.

— Да. Я согласна, — тихо сказала Маша и мы обнялись. — Самыми лучшими друзьями.

— Вот и замечательно, но сейчас нужно привести именинницу в порядок, — говорил я, уже смахивая слёзы с лица этой прекрасной девочки, — а теперь пойдём, гости ждут торт.

— А ты?

— А я жду радостную и счастливую тебя.

Простые слова, простая мысль. Но тем не менее Маша расплылась в улыбке и до конца вечера заражала уже уставших гостей своей активностью и оптимизмом. Она порхала и смеялась в этот вечер.

Утро как утро. Ничем не примечательное. Ничем? Конец октября, а на улице солнце светит во всю мощь, и даже тучи расступаются перед кажущейся непреодолимой силой света. Потрясающая погода, такая мне больше всего нравится. Но нет времени любоваться видом из окна, я хоть и не переставлял будильник в этот раз, но поставил его на довольно позднее время, а значит мешкать нельзя. Умыться и помыться, позавтракать, всё надо делать быстро.

— Доброе утро. Опять опаздываешь? — спросил меня Миша.

— Доброе утро. Ну вообще…, — замешкался я, приспуская рукав рубашки, дабы свериться со временем на часах, — нет. Странно, вроде бежать надо было. Ну ладно.

Обменявшись пожеланиями удачного дня, я вышел наконец на улицу. Отсюда вид был ещё лучше. Природа. А ты, оказывается, красивая. В этот момент мне вспомнилось, что, будучи в выпускном классе, я в своём почитании Гитлера и Наполеона доходил до того, что верил, что являюсь их преемником. Жажда славы настолько затуманила мне мой мозг, что я на полном серьёзе верил если не в то, что в моём теле возродилась душа Наполеона или Гитлера, то во всяком случае в то, что мне судьбой, самим провидением, уготовано стать великим. Отсюда я во всём видел знаки судьбы, которые мне указывали на это. Неудачник в личной жизни? Значит она тебе не нужна, ты бы на неё отвлекался. Не поступил в универ мечты? Так надо, Гитлера тоже в художественную школу не взяли. Жил в убогой коммуналке с соседями алкоголиками? Так надо было, это закалит твой характер. Позже я избавился от этого бреда. Но сейчас… Сейчас это чувство вернулось. Но совершенно в другом, прямо противоположном проявлении. Неяркий, слабый солнечный свет, пробивающийся сквозь завесу тяжёлых, словно свинец, по-настоящему питерских туч. Солнце было в проигрышном положении, но оно не сдавалось, оно светило для людей. Для меня. Это всё мне напомнило мою душу. Всё, что было в ней за последние года два-три — это череда бесконечных туч, дождя, грозы. И лишь я был причиной этого.

В выпускных классах я отталкивал от себя людей своей нелюдимостью, отстраненностью. Амбициозный, властолюбивый сноб, который мнил себя выше других. А первый курс в универе? Я был просто жалок. Я настолько преуспел в самоуничижении, что всем было просто тошно смотреть на меня, поэтому и помогали охотно. Лишь бы не видеть меня. Или не видеть моё вечно недовольное лицо. Сделать так, чтобы оно хоть чуть-чуть, хотя бы уголками губ улыбнулось. А сейчас в моей жизни появился первый за пять лет новый друг. Первая в жизни подруга. И, наверное, первый человек со второго класса, с Кости, ради дружбы с которым я действительно что-то делал. С Костей конечно была интересная ситуация. Заступиться за пацана, которого кинул друг. Тот ещё и говорил, что позовёт старшего брата, и он нам надаёт. Эх, дети. Но я не отступился. При этом я верил в существование этого старшего брата, но заступился за правую сторону, за Костю, хоть и за целый первый год школы мы практически и не общались. Не знаю, что во мне тогда щёлкнуло, но это щёлкнуло и вчера. Я понял, что этот человек, эти люди, Костя и Маша, это те люди, рядом с которыми я хочу быть. Чувство глубокой, чисто интуитивной симпатии, что с этими людьми мне по жизни будет идти лучше, легче. Отсюда и внезапное заступничество, и вчерашние цветы с извинениями. Да блин, я даже не помню, когда последний раз извинялся! А тут ещё и перед маленькой девочкой. Да ещё и за что?! Если бы кто-нибудь мне обрисовал эту ситуацию ещё полгода назад, я бы рассмеялся. А с чего я начал свои рассуждения? Ах да, с погоды. Может это моя судьба. Всё было в тучах, но теперь показалось неуверенное, слабое, но солнышко. И…В этот момент у меня защемило нерв в висках. Вот они, последствия двух сотрясений мозга: частый тремор и защемление нервов в конечностях и голове. Но обычно это происходит при переживаниях, а тут…Надежда. Это слово было у меня в голове в момент удара. Надежда…Я столько раз надеялся, и столько же раз мои надежды разбивались. От такого количества боли я зарёкся не надеяться. Но сейчас…Я не знаю. Я хочу верить в то, что могу быть счастливым. Могу. Могу.