— Оу, Маш, я понял. У каждого свои секретики, всё понимаю.

— Да нет тут никаких секретов, — раздражённо сказала Маша. — Это мой отец. Увидеться хочет.

— Вот оно как. А что не так? Не хочешь с ним встречаться?

— Да не то чтобы не хочу. Просто мне скорее всего придётся уехать раньше тебя. А я, как ты понимаешь, этого не хочу.

— Мда, понимаю, — только и сказал я. Эх, опять нас с Машей разлучают. — Слушай, а что там с обедом?

— А, да, сейчас, — сказала моя принцесса и упорхнула на кухню, с которой принесла кастрюлю вермишелевого супа.

— Эм, Маш, мне кажется, или что-то не так?

— Ну, может быть.

— Какой-то он густой, тебе не кажется? — сказал я и прямо-таки воткнул ложку в суп. Ложка осталась стоять.

— Ну, самую малость. Вань, я не знаю, я вижу, что суп слишком жидкий, ну и добавила туда ещё вермишели. Потом смотрю, а он все равно жидкий, а вермишелевый суп таким быть не должен, ну и добавила ещё. А он вот каким густым получился, — говорила Маша быстро и взволнованно.

— Ну, макаронам свойственно разбухать в воде. Не волнуйся, всё хорошо. Тем более хорошо, что это не увидела моя мама. Так что не переживай, моё ты чудо. Всё хорошо, — сказал я и обнял Машу.

Оставалось пара дней до приезда родителей. Мы закончили все дела, поужинали.

— Маша, спасибо за ужин, — сказал я, выходя из-за стола.

— Пожалуйста. Вань, мы можем поговорить? — спросила Маша, а в ответ я лишь вздохнул.

— Маш, моя жизнь не была интересной, о ней нечего рассказывать.

— Вань, я хочу знать. Я ведь люблю тебя. А ты совсем ничего не говоришь о своём прошлом.

— Да потому что оно тяготит меня. Потому что моя жизнь оказалась поделена на две части, а поделена она оказалась встречей с тобой. Есть жизнь «до», и есть жизнь «после». И жизнь «после» мне нравится куда больше.

— Хорошо, если хочешь, то давай я начну, — сказала Маша и не дожидаясь моей реакции начала говорить. — Как ты знаешь, я воспитывалась в неполной семье. Отец рано ушёл из дома. Помнишь наш концерт? Как я заплакала, когда играла «свою любимую мелодию»? Ни черта она не любимая. Отец попросил её сыграть, перед тем как уйти якобы в магазин. Я сыграла. А он расплакался и обнял меня. Я удивилась, но через несколько дней мама сказала, что он не вернётся. Что он решил уйти из нашей семьи. Поэтому эта композиция и вызвала у меня слёзы.

— Маш, я не знал, — робко и тихо сказал я. — Но почему ты решила сыграть именно её?

— Не знаю. Наверное, потому что именно её я играла в последний раз, когда мужчина попросил меня что-то сыграть. Ты сидел там же, где и он, и на меня нахлынули воспоминания.

— Мне жаль, что так вышло, — сказал я и накрыл руку Маши своей.

— Но так вышло. Сейчас у него другая семья и мы видимся пару раз в год. Но всё хорошо. Он не жалуется, у мамы всё отлично, а я встретила тебя. Так что может так нужно было? Я не знаю. Вскоре после ухода я познакомилась с парнем в садике. Никита. Он был из выпускной группы. Ему 8 лет, мне 5. Мы общались, дружили, гуляли вместе. Хотя он был из не самой благополучной семьи, как мне говорила мама, но мне было всё равно. Он мне нравился. Наверное. Потом мы начали даже встречаться. Опять же, наверное. Насколько можно говорить об этом в отношениях детей. Прогулки за ручку, невинные поцелуйчики в щёчку. Всё как у всех. Он был очень милым. С дня нашего знакомства он всегда был добрым и внимательным ко мне.

— Он… — сказал я, так как Маша сделала долгую паузу.

— Нет, он не умер. Насколько я знаю. На своё 14-тилетие он пригласил меня в гости. Там было ещё несколько парней. Его друзья. Всё было вроде бы хорошо, болтали, шутили, играли на приставке. Но в один момент Никита позвал всех в свою комнату, чтобы показать, что ему подарили родители. Он взял меня за руку и повёл за собой. Его друзья шли за нами. Как только мы с Никитой вошли в комнату, его друзья закрыли дверь. Я попыталась открыть, но у меня ничего не выходило. Они держали её.

— Маш, я с тобой. Ты можешь этого не говорить.

— Вань, неужели ты не понимаешь? В раскрытии души и есть любовь. А это я не рассказывала никому. Даже маме. Они заперли меня. А Никита подошёл ко мне, и прижав к этой двери поцеловал в губы. Затем он начал касаться меня. Везде. Я попыталась вырваться, но он взял меня за руки и кинул на диван. Он что-то говорил о том, что любит меня, а я люблю его. И что так делают все, кто любит. Он… Он начал раздевать меня. Я начала кричать, но он заткнул мой рот одной рукой. Коленом он придавил мне живот, а другой рукой снимал юбку. И трусики.

— Нет! — крикнул я и ударил кулаком по столу. — Животное! Мразь! Я… Я… Боже, Маш, что ты пережила? Моя дорогая!

— Ваня! — вскрикнула Маша и кинулась мне в объятия. — Мне было так страшно. Так страшно. Он уже снял свои штаны и надрачивал свой член, чтобы изнасиловать меня. В этот момент я укусила его руку и вскочила с кровати. Взяв с письменного стола канцелярский нож, я стала угрожать Никите. И кричала. И плакала. Так громко, что эти дибилы испугались соседей и открыли дверь. Дали мне одеться. Я уже не могла переодеваться где-то закрывшись, так что пришлось переодеваться при них. Со слезами, вся в истерике я выбежала из дома. Я боялась рассказывать маме. Боялась, что станет меньше меня любить.