– Вожатой? – в голосе филологини явно зазвучали нотки ревности.

– Ну да, – бодро отрапортовал Ивернев, понимая, что зря выдал эту информацию.

Лишнее это, меньше знаешь – крепче спишь. А в случае Карины – крепче обнимаешь.

– Мм-м, красивая?

Точно ревность. И с каких это пор его одноклассница начала следить за ним? Знает же, что он за человек – сегодня здесь, завтра там. Послезавтра он, может, вообще куда-нибудь в Африку поедет на заработки, куда его звал один старый знакомый. Ну не может Ивернев сидеть на месте, не дано. Два-три года на одной работе – уже подвиг. И, тем не менее, стоило выруливать из этой ситуации, пока корабль не пошёл ко дну.

– Что за вопросы, Карин? Ты чего? Я же сказал, расписываюсь, иду в машину, жду детей, и едем, – нетерпеливо проговорил Максим, подпуская возмущения в голос.

– И куда пойдём? – лукаво спросили на том конце провода.

Вот же хитрюга. Ивернев попытался вывернуться:

– Куда скажешь.

– Выбирай ты. Я должна знать, как мне краситься и куда одеваться.

Н-да. Придётся озвучивать всё вслух.

– Ну, давай в ресторан. Или в кино. Если хочешь – и туда и туда, – ответил Максим.

– Всё. Поняла, хорошо. Давай, жду, целую! – уже совершенно спокойным голосом проговорила Карина.

Вот так вот. Позвонила, заставила во всеуслышание выдать, что он устраивает некоей женщине вечером культурную программу, и положила трубку. Шах и мат.

Ивернев опустил телефон в карман и поднял глаза на Алю. Оказывается, она уже стояла перед ним, держа в руках планшет с несколькими листами на нём. А вот глаза уже не такие тёплые, отстранённые. И совсем не смущается, как прежде. Видно, слышала весь разговор – чай, дверь осталась не закрытой.

– Держите, расписаться здесь и здесь. Я тут уже всё заполнила и тоже отметку сделала о том, что дети уезжают, – протянула она Максиму планшет с ручкой.

Как пить дать, слышала всё. Держится сухо, и ни намёка на кокетство.

Максим принял листы и ручку, приложил для удобства планшет к стене и дважды черканул что-то, похожее на Б. А. в графе подписи. Пойдёт, решил он: всё равно это простые формальности для местной бюрократии. Затем Ивернев повернулся к девушке и виновато пожал плечами:

– Ну, я, наверное, в машине подожду. На парковке, там белая «Газель» стоит.

– Да, хорошо. Я их потороплю и передам, куда идти, провожу до здания администрации, – заверила девушка и добавила: – Приятно было познакомиться.

– И мне, – кивнул Ивернев, уже разворачиваясь к выходу.

Кислотный запах на улице не исчез, а вроде даже немного усилился. Но – то ли Максим уже привык к нему, то ли был поглощён своими мыслями – теперь это обстоятельство не раздражало. Пройдя по дорожке и вернувшись к микроавтобусу, он открыл для погрузки боковую раздвижную дверь, затем взгромоздился боком на сидение водителя, свесил ноги на подножку и достал пачку сигарет. Саныч курил в машине, когда был в ней один, поэтому Ивернев посчитал себя вправе тоже так делать. Он вытянул зубами сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. А хорошо тут, тихо, спокойно. Прямо воспоминания о детстве нахлынули: как они бегали с Розкой из соседнего отряда за акации в почти таком же лагере.

– Дядя, угостишь сигаретой?

От неожиданности Максим чуть не поперхнулся. Он оглянулся назад. У отодвинутой боковой двери стоял всё тот же прыщавый подросток и исподлобья глядел на Ивернева. Как там его? Вроде Андреем кличут.

Теперь он рассмотрел мальца получше: зелёные глаза, смуглый, длинный, худой, как Кощей, коротко стриженный – вон золотистый ёжик пробивается. В испачканной уже где-то футболке и джинсах с чёрными кроссовками, на поясе небрежно повязана старая спортивная куртка. О как: на улице прохладно, из носа капает, а он хорохорится. И перед кем? Похоже, что перед всеми подряд.

За ним жались ещё трое помладше: двое пацанов и совсем маленькая девочка. Судя по всему, не так уж намного их младше, просто росточком не вышла – до смешного маленькая пигалица. Глаза у всех опасливые, с не по-детски пристальным взглядом. Н-да. За такими и правда глаз да глаз нужен. Ивернев был готов поспорить, что и здесь в лагере они держались всю смену особняком.

– Рано тебе курить, – коротко бросил Ивернев.

– Тебе-то что, жалко? – поинтересовался старший, всё так же угрюмо рассматривая Максима, словно бы прощупывая, кто перед ним сидит.

– Мне отравы не жалко, – ухмыльнулся Ивернев. – Да только тебе не дам.

– А Борь Саныч угощал, – настойчиво гнул своё мальчишка.

Признаться, Максиму было всё равно. Ну не был он нянькой сложным подросткам и детям. Он и обычным детям не был нянькой. Не случилось как-то ему встретить на жизненном пути ту единственную да семью с ней создать. Какое-то время подобное желание было, даже смотрел с умилением на грудничков. Но сейчас он затолкал всё это куда-то далеко в сердце. Наверное, зря. А паренёк этот мог вполне обмануть и на понт взять – Саныча-то рядом нет.