Шрифт:
– Прекрасно!
– я цокнула языком.
– Много нового?
– Могу вам презентовать том. Если желаете почитать, - Вольдемар смотрел немного исподлобья не мигая. Улыбнулся сдержанно. Наверное, ему было приятно, что результаты его трудов кому-то интересны.
– Даже не знаю, ваше сиятельство, - мне было неловко, будто я выпросила что-то как маленькая девочка.
А я и не то чтобы прямо жаждала получить этот альманах. Меня вполне библиотечные экземпляры устраивают. Поэтому уточнила:
– Не стоит, ваше сиятельство. Я потом в библиотеке почитаю, а у вас, верно, планы на эти экземпляры.
– О нет, примите в подарок! Сделайте милость!
Я немного растерялась от такого напора и взглянула на Ольгу Леоновну. Она едва заметно склонила голову к плечу; между бровей у неё залегла морщинка. Кажется, это значило «Да возьми, это же просто!», и я перевела взгляд на Вольдемара:
– Благодарю вас, ваше сиятельство. Мне будет очень приятно, - улыбку сделала такую, нейтральную, а третий пункт в своём исследовании всё же отметила.
Хоть и неуверенно.
Вольдемар не стал дожидаться конца ужина, а прямо сейчас же подозвал слугу и послал за книгой.
– Вот, примите, - протянул мне экземпляр молодой князь, когда слуга принёс томик в мягкой журнальной обложке.
– Благодарю!
Я предпочла пролистать несколько страниц, чтобы не улыбаться княжичу в знак благодарности. Три перестало быть неуверенным - книга могла подождать и до конца ужина. Да и вообще не было необходимости её дарить.
Утешила мысль о том, что Вольдемар не сам побежал за ней, а всё же послал слугу. А это аргумент за то, что он не горит желанием жениться, а лишь исполняет рекомендации отца.
Значит, ещё есть шансы договориться.
У слова "договориться" был какой-то полузабытый неприятный привкус. И я задумалась, вспоминая, отчего же такое могло быть. Что-то очень знакомое, большое и гадкое, что не хотело пролезать через малюсенькую дверцу в моей памяти было связано с этим словом.
49. Лиззи Ларчинская
Вспомнить не вспомнила, а осадок на душе остался какой-то неприятный.
После ужина гранд-мэтр продолжил мучить меня странными вопросами, вызывавшими одновременно страх и щемящее, непонятное чувство то ли близких слёз, то ли нервного смеха. Его сиятельство сидел нога на ногу в низком кресле, оббитом серым блестящим шёлком и, дирижируя себе пальцем, рассуждал:
– Не правда ли, Лиззи, изобретательство - интереснейшее занятие? Для меня это то человеческое, что только может быть самым интересным, но при том непознанным.
– Почему непознанным?
– я присела на диванчик напротив.
– Изобретательство нельзя разложить на простые действия, как с каким-нибудь закручиванием гаек. И потом. Нельзя научить изобретать другого. Как вы думаете?
Я не была согласна. Поэтому размышляла, будет ли уместно возражать благодетелю, спорить с ним, или лучше всё же промолчать? Но все молчали, и я решила поддержать светскую беседу.
– Думаю, всё возможно, - вот так, что-то нейтральное, ни то, ни сё.
– А ты, Вольдемар?
Вольдемар посмотрел на меня оценивающе и повернулся к отцу.
– Прости, не расслышал.
Я сразу напряглась. Так, это было четыре? Или мне показалось?
Князь опять заулыбался. Хитро, подозрительно. Перевёл взгляд с меня на Вольдемара и обратно, а потом сказал:
– Я, сынок, спрашивал, про изобретательство. Считаю это самое интересное и загадочное, что есть в человеке. И научить этому невозможно.
Княжич приподнял брови, размышляя и рассматривая меня, и наконец отвёл от меня взгляд, сказал:
– Даже не знаю. Не задумывался никогда.
– А вот Лиззи считает, что научить можно. И как же этому научить, Лиззи?
– гранд-мэтр, а это был сейчас именно он, а не отец или князь, с любопытством уставился на меня.
– Я не говорила про то, как этому обучать. Я имела в виду, что сам процесс можно познать.
– Да? И как же?
– интерес князя был неподдельным. Он даже уселся в своём кресле по-другому - спина прямая, руки в замок, пытливый взгляд режет меня на кусочки, на тонкие, полупрозрачные пласты. Поза, жесты, взгляд - всё говорило, что он - само внимание.
– Так же, как мы формулы выводим, - чуть пожала я плечами.
Чувствовала себя всё менее и менее уверено.
Ржавые гаечки! Зачем я заговорила про это? Подсказывало же мне чувство, что нужно уважать благодетеля и выражать это уважение молчанием. Чем глубже уважение, тем глубже молчание.
– Так, так, так, - его большие пальцы постукали друг о друга в нетерпении, а фигура ещё больше подалась ко мне.
– Интересно. Говорите, Лиззи, прошу вас.
Я нервно улыбнулась и посмотрела по очереди на напряжённого гранд-мэтра, на Вольдемара, рассматривающего меня через прищур, на княгиню, единственную, кто проявил расположение и дружелюбие обычной улыбкой. И пришлось продолжать. Неуверенно, будто шла по тонкому, крохкому льду, балансируя по ненадёжной тропке.