– Это очень стыдно, когда мужчина имеет связь с мужчиной, не находите, студент Зуртамский? Тем более, когда речь идёт об уважаемом старосте, - нужно было бы сказать это насмешливо, но сил уже не осталось. Колени дрожали. И голос, кажется, тоже.

Я переоценила себя.

Зуртамский замер, глядя на чудную, по сути своей, картинку. Хоть дышит? Надо добить, чтобы не сбежал раненым.

– Если ты не забудешь, что я девушка, вся академия узнает, что твои вкусы в любви очень. специфичны. М? Подумай, как эта картинка будет выглядеть в холле главного корпуса.

Зуртамский глядел на замершее изображение, где он вполне однозначно раздвигал своим коленом ноги другому парню, прижатому к конторке, и что-то говорил ему прямо в губы. Намерения были более, чем очевидны.

Староста резко побледнел.

– Есть и свидетель, - тихо продолжила я, отслеживая любые движения на его лице. Мои злость и торжество смешались в одуряющий коктейль, который почему-то со скоростью урагана съедал последние мои силы. А староста застыл в неловкой

позе и пожирал расширившимися глазами картинку.
– Мы тоже подготовились, ждали тебя. Позвать Степана? Кристалл записи есть и у него.

– Не надо, чертов ты гений, - тихо, всё так же глядя на двух мерцающих студентов, сказал мой визави.
– Ты выиграл, слово чести.

Слово чести? Это хорошо, честь - это просто отлично. Можно выдохнуть: что что, а слово чести для этого дуболома значило много.

– Пока молчишь ты, молчу и я, - проговорила, и изображение схлопнулось.

Не взглянув на меня, мой недруг тяжело вышел из библиотечной комнаты. А я. Я опустилась на пол и заплакала. От облегчения, от пережитого страха и напряжения, от злости и обиды. От всего.

Степан зашёл и оперся спиной на дверь. Хоть и редко тут ходят, но вдруг?

– Получилось, хозяй?
– спросил тихо, тревожно.

– Да, - проревела я.

– Отчего тогда плачешь ?

Сил отвечать не было. Степан отлип от двери и присел рядом, прижал мою голову к груди, погладил по волосам.

– Ну всё, всё, хозяй. Мы справились. На нём лица не было. Ты победила.

А я заливалась слезами облегчения и почему-то... огорчения.

Степан поднял меня, ухватил за талию и, бормоча что-то про маленьких девчонок, что пытаются играть во взрослые мужские игры, про глупые затеи не для барышень, про то, что нужно больше отдыхать и что нормальные девицы гулять ходят на воздух, повёл меня в общежитие. Как он укладывал меня на кровать я уже не помнила - уснула.

Её запах туманил мысли, а вкус губ сводил с ума, горячая тягучая волна медленно ползла по позвоночнику вниз. Это было восхитительно волшебно! Хотелось, чтобы это никогда не кончалось.

И только когда я понял, что мне отвесили оплеуху, очнулся.

Я предложил ей стать любовницей в обмен на молчание и покровительство... Я, наверное, сошёл с ума.

Лизнул губу, остро ощущая вкус малины.

Я бы мог забрать её кристалл памяти, и сделать так, чтобы словам слуги никто не поверил. Но... её победа была честной. А главное - мне не хотелось её оспаривать.

Теряясь в противоречивых чувствах, я ушёл, вспоминая полупрозрачную картинку: две мужских фигуры, их объятия, поцелуй. Это было как взрыв, взрыв нашего нового снаряда прямо в руках, как лицом по булыжной мостовой. Как...

Больно - вот как это было.

И более всего оттого, что мои методы - грязные, а её победа - честная.

Да, ловушку она расставила мастерски. Но, к чести Лиззи, она меня в неё не заманивала, не звала. Она лишь ждала. И провокаций не устраивала. Могла бы. Но не стала.

Я сам сделал первый шаг, и сам наступил на пружину, захлопнувшую ловушку, и сам же получил по носу. Очень больно, очень. До искр из глаз, до закушенной губы, до слёз.

Эта сцена в библиотечной комнате целый день стояла перед глазами. Мне то хотелось найти подлую девчонку и сделать так, чтобы она с позором покинула Академию, то снова впиться в её рот, сладкий, как спелая малина, то просить прощенья за оскорбление.

Иногда становилось до жути обидно. И обида-то была какая-то детская, нелепая - она отвергла меня, не оценила, не сдалась! Как посмела?! Ни одна девушка не смела, а эта посмела. Все без исключения падали к моим ногам, стоило намекнуть на свой интерес. Радостно повизгивая, подпрыгивая и едва не вертя хвостами, бросались ко мне. А эта -нет!

А ведь были и такие, как Марая - сами искали моего внимания, вертелись перед глазами, порой не давая себе труда придумать благовидный предлог, сами делали первый шаг, завлекали, предлагали себя. Многие открыто кокетничали. Некоторые строили из себя недотрог. Но после первого поцелуя я точно знал, как будут развиваться отношения.

А здесь...

Не понимаю.

Что ж, я могла бы праздновать победу - Зуртамского я остановила, и он больше не посмеет ко мне лезть. Но операция «поймать старосту» выжала из меня все силы. И я ходила по академии хоть и спокойная теперь, но совершенно обессилившая.