Да, раньше я бы порадовалась такому событию. Но сейчас...

Мне было страшно: столько людей, все важные, известные, все как один аристократы, а тут мы с папенькой....

Я судорожно цеплялась за локоть отца - я чувствовала себя ужасно неловкой провинциалкой, самозванкой, обманом попавшей в высший свет и потерявшейся в этом блеске и роскоши.

Неожиданно прямо передо мной появился Вольдемар и пригласил на танец. Отец одобрительно покивал и остался стоять у колонны, а у меня закружилась голова то ли от музыки и ритма танца, то ли от близости развязки.

Вот оно, опять! Раньше я бы обязательно радовалась и самому танцу, и кавалеру, а теперь тревога мешала радоваться и наслаждаться моментом.

Княжич отлично танцевал, был предупредителен и галантен, но вот этот его взгляд...

Глаза вроде светлые, но из-за наклона головы они всегда в тени, и разглядеть, серые они или голубые, а, может, и вовсе зелёные, мне никак не удавалось. И что означал этот взгляд исподлобья, с едва заметной улыбкой, в упор и без единого слова, я понять не могла.

Оценивает? Любуется? Испытывает? На что-то намекает?!

На что?

Мы кружились в танце, а я погрузилась в размышления, перебирая варианты и прикидывая. Взгляд как-то сам по себе приклеился к уху моего молчаливого партнёра. Сначала за правое, потом за левое. А когда взгляд двигался от одного уха к другому, могла рассмотреть ещё и губы - тонковатые, с чуть заметной улыбкой. Молчащие.

Я и сама молчала. О чём говорить? О погоде? Нелепо. О бале? Только начался. О его костюме? Вроде неприлично. О своём платье? Ещё более неприлично. О безмагических зонах? Не для того мы тут танцуем. О том, что не хочу за него замуж? Несвоевременно.

Я пыталась выудить какую-нибудь тему из того, что мелькало за плечом Вольдемара. Музыка? Кружащиеся пары? Убранство зала?

Вот мимо порхнула Марая. Взгляд мимолётный, гордый, полный торжества. Победу празднует? Ах, ну да, она же танцует с нашим старостой.

Тёмный взгляд Зуртамского уцепился в меня был, и показался ещё более жгучим, чем всегда. Да что такое?!

Нет вокруг никого, ни Марай, ни Зуртамских. Я просто танцую на балу. И я перевела взгляд на другие пары.

Тут же перед глазами оказались губы - тонковатые, с чуть заметной улыбкой. Молчащие. Вольдемар.

Может, бросить всё и сбежать? Нужна ли мне эта помолвка?

Но Вольдемар, как нарочно, и после танца был рядом - то подзывал официанта, то подавал мне с разноса бокал с игристым вином, то пристально смотрел, как я отпиваю, морщась от пузырьков, шибающих в нос. Ожидал, наверное, когда выпью вино, чтобы отобрать бокал и снова пригласить на танец.

Но я держалась. Я крепко держалась за стеклянную ножку и легонько обмахивалась веером, так предусмотрительно подаренным княгиней специально к этому вечеру. Делая маленькие глотки, я растянула игристое на целых два с половиной танца, а потом причины отказывать Вольдемару не стало, и я снова кружилась с ним в танце, перебирая возможные причины тяжёлого взгляда.

Я старалась смотреть поверх плеча княжича, ни на чём не задерживать взгляд, и мне это прекрасно удавалось, думаю, не без помощи вина, - всё мелькало и вертелось перед глазами, пузырьки из желудка подпрыгивали к нёбу и продолжали щекотать горло.

Только теперь я не морщилась из-за них, а прикрывала глаза, позволяя увлечь себя в танце. Хоть потанцую.

Глаза его, непонятный этот взгляд я видеть не хотела, я хотела к папеньке, ещё неплохо было оказаться в мастерской, не возражала бы и против библиотеки, а вот балы я, кажется, с сегодняшнего дня не люблю.

И когда я пила новый бокал игристого и бездумно улыбалась, нас нашёл слуга и пригласил к князю. В глазах от волнения затуманилось, сердце сбилось с ритма, жаль, не сбилась с шага нога, не подвернулась, не поскользнулась, чтобы оттянуть решительный момент.

Я всё же нашла что-то хорошее в нашем шествовании. Не буду скрывать - я радовалась, что можно не танцевать с Вольдемаром. Почему-то мне не приходило в голову, что танцевать можно и с кем-нибудь другим. И это странно. В голове толкнулась мысль о том, что игристое явно было лишним.

Но я поменяла своё мнение, когда пришлось отвечать на вопрос, который прозвучал после долгого бу-бу-бу в кабинете князя. Неразборчивые звуки оказались разговором отца и гранд-мэтра. Вольдемар молчал, стоя рядом с отцом, с той же тонкой улыбкой поглядывал то на меня, то в тёмное окно.

Будь я в нормальном состоянии, я, наверное, больше молчала, полностью переложив право вести разговоры на отца. Но игристое на то и игристое, чтобы и характеру тем, кто его выпил, придавать игривость. И поэтому когда меня спросили: