Язвительных её слов тоже не хватало. Не сказать, что «дубина» и «дуболом» уж очень ласковые слова. Но иногда тосковал и по ним... А больше по её голосу - сильному, певучему, который в академии она всегда делала тише.

Только и оставалось ждать ночных встреч, чтобы рассматривать сквозь прозрачную темноту тонкую фигурку, изящные, смягчённые сном черты лица, по-детски приоткрытые губы.

В общем, причин тосковать было много, а тот, кого я ждал, кто мог мне помочь и дать ответы на многие вопросы, всё не приезжал.

Бал меня интересовал мало. Поэтому залитый светом холл при входе не стал для меня поводом для любования и восторженных вздохов, что слышались от родни. Меня интересовала только Лиззи. Я внимательно всмотрелся в людей, что шли к хозяевам, стоявшим на верхней площадке лестницы, огляделся по сторонам, но её не увидел, как ни вглядывался.

Но она же была здесь, в этом доме, когда в последний раз я перемещался к ней ночью?

Пожалуй, будет прилично воспользоваться маленьким магическим ветерком и отправить его путешествовать. Вдруг он принесёт мне знакомый запах? Столько вокруг лакеев и других слуг, что маленькое заклинание вполне потеряется среди их бытовых заклинаний.

Я уже поднимался по парадной лестнице, когда мой ветерок вернулся ко мне. И точка, из которой он вернулся, была выше и немного в стороне от хозяев сегодняшнего вечера. Запах, родной, теплый, малиновый, вернулся от занавеси. Она спряталась? Сама? Или её кто-то спрятал? Почему её не пустили к гостям?

Не понимая толком, что говорю, рассыпался в любезностях перед Ольгой Леоновной. Надеюсь, не наговорил ничего лишнего, а то было бы неприятно. Всё моё внимание занимала синяя ткань.

Неподвижная, сплошная, не вызывающая подозрений.

Но новый ветерок в ту сторону снова принёс знакомый запах с ноткой адреналина. Страх ли это был, злость или ещё что-то, понять не удалось - на меня спикировала, словно хищная птица, Марая Делегардова.

Она вцепилась в мой локоть и при этом так бурно любезничала с моей маменькой, что та бросила на меня вопросительный взгляд. Я только глаза закатил к потолку - да что она первая, что ли, вот так пытается показать то, чего нет и в помине? Зато отцу это представление явно нравилось - он казался довольным и даже слегка улыбался.

Меня же всё ужасно злило. И главным образом потому, что я так и не смог понять, где Лиззи и что с ней.

Бальный зал шумел тихой приливной волной, и, казалось, под завязку набит людьми. Но это только казалось. Потому что всё новые и новые группы гостей заходили вслед за нами и как-то размещались, не создавая толпы.

Висящая на мне и весело болтающая Марая перестала злить, когда я понял, что иметь такую девушку рядом - всё равно, что иметь щит. Щит от других подобных ей девушек. Ответов на свои вопросы и замечания она не ждала, вернее, они ей были не нужны. И это хорошо: меньше мешает мне. И я снова пустил маленький ветерок гулять, теперь уже по залу.

Лиззи обнаружилась у стены, рядом с толстячком, круглым и каким-то сияющим - и лысина его, и радостная улыбка говорили, что их хозяин счастлив. Именно в его локоть вцепилась Лиззи. Я скосил взгляд на Мараю. И хоть на лице моей девочки цвела улыбка и спина была прямая, но нюх меня не подводил - она явно чего-то опасалась.

Этот круглый мужчина, очевидно, отец. Тот самый удачливый купец, о котором мне принесли немало слухов, стоило только проявить интерес. Я внимательно, насколько это возможно было сделать в танце, рассматривал его. Абсолютно ничего общего с дочерью. Даже удивительно. Может, она приёмная?

Во время второго танца, на который я пригласил девушку, что стояла справа от Мараи, я всё же заметил в чём было сходство отца и дочери - они абсолютно одинаково улыбались.

Моя Лиззи улыбалась! Я тоже невольно заразился хорошим настроением - раз она улыбается, значит, всё не так уж плохо.

– Это неприлично, - раздался у меня под носом голосок.

Кто это? А, да, девушка, с которой я танцую.

– Что?
– переспросил с недоумением.

– Это неприлично - пригласить на танец меня, а смотреть всё время на другую.

Бледное невзрачное существо, блистать которому помогали только драгоценности. Взгляд обиженный, нижняя губа, как у ребёнка, выпятилась вперёд - вот-вот расплачется.

Вот как?

– Простите, вы правы, сударыня. Пройдёмте, - и я тут же повёл в ту сторону, где пригласил это недоразумение на танец.

– Простите, извините, виноват, - пришлось раскланиваться с теми, кому наше продвижение мешало танцевать.

– Благодарю вас, - кивнул я девице, у которой уже даже ресницы промокли от обиды и гнева, и обратился к её матушке, что возмущённо раздувалась, готовясь сказать что-то об оскорблении, нанесённым коварным мной.
– Ребёнок очень впечатлителен, ей нужны успокаивающие капли. Возможно и на бал рановато. Вон и слёзка вот-вот брызнет.