Утром, совсем рано, меня разбудил слуга.

– Господин Эрих, вы просили сообщать сразу же...
– тихо пробормотал Сафрон, - гость, которого вы ждали, прибыл.

– Хорошо, - я помассировал лоб, брови, уши, чтобы проснуться.
– Где он?

– Изволил позавтракать в столовой, сейчас в курительной.

– Почему сразу не разбудил?
– я вскочил, спеша привести себя - Я же приказывал!

– Так на рассвете прибыл, а вы недавно только вернулись с бала, господин Эрих. Да и господин Курт предпочитает завтракать в одиночестве.

Тоже верно. Двоюродный дед был молчуном и одиночкой, приезжал нечаще раза в год, обычно под Новолетие. Праздник этот, как известно, семейный, и отмечают его, собираясь всем родом, а других родственников, кроме нас, у него не осталось.

Но даже приезжая так редко, всё равно оставался отшельником - общих застолий избегал, шумных праздничных гуляний, приёмов, встреч - тоже. Он прикладывал все усилия к тому, чтобы побыть одному, вставая раньше всех, раньше всех уходил к себе, а в компании дымил своей трубкой так, что дохнуть становилось нечем.

Матушка его не любила. Не любила, но молчала. И встречала всегда с улыбкой, и заботилась так же, как о каждом из нашего рода, приехавшим в гости. Но его нелюдимость она, верно, относила на свой счёт, а игнорировать матушку значило нажить себе врага на долгие годы.

Ты мог не соглашаться с ней, спорить, даже ругаться, но нужно было замечать её саму, её усилия, проявлять уважение. А господин Курт Зуртамский это золотое правило нашей семьи своим молчанием злостно нарушал. И матушка просто белела от гнева в его присутствии, но молчала и улыбалась.

Потому что он был старейший нашего рода.

Курт был изрядно старше моего деда, своего брата. А дед умер давно и не в самых молодых годах, не на войне или от несчастного случая, а вполне себе от старости, в своей постели. Поэтому Курт Зуртамский считался дивом нашей семьи. Да, ему давно перевалило за сотню, но точной цифры не знал никто, а сам Курт вообще был малообщителен, а на эту тему не говорил никогда.

Для меня двоюродный дед был особенной фигурой. Не раз так бывало, что он переворачивал мою жизнь.

Беседы с ним хоть и были короткими, но так много давали мне, что я помнил каждую, и каждая производила время на меня сильное впечатление. Некоторые даже становились переломными моментами в моей жизни.

И сейчас момент в моей жизни был такой, очень похожий на поворотный, и дед Курт владел знаниями, которые мне были нужны. Я был уверен. И потому я ждал его. Нетерпеливо, страстно, с огромной надеждой.

Про Курта в нашей семье говорили мало. Часто - уважительно. Совсем редко - как-нибудь по-другому.

Помню, ещё когда мой родной дед был жив, я зашёл в его кабинет, посидел в кресле с высоченной спинкой, обитой чёрной кожей, понаблюдал за тем, как скрипит перо по желтоватой бумаге под старчески сухими длинными пальцами, пересчитал все морщины, что всегда собирались на его лице, когда дед был занят делами.

Примерил на себя это выражение лица - ведь я, когда вырасту, тоже буду главой рода и буду заниматься этими делами.

Однако вместо ожидаемого ощущения всевластия или хотя бы могущества, я понял, что только неприятная работа может вызвать такое выражение. Значит, деду неприятно то, что он делает?

Помню, как тогда меня это поразило, что не сдержался и спросил, почему именно он возглавляет наш род и занимается такими неинтересными вещами, если у него, у деда, есть старший брат, дед Курт.

Мой старик тогда криво улыбнулся, оторвавшись от свитков, и с горечью сказал:

– Он не только старший, он ещё и подготовлен был к этой роли, а я - нет. О, наш славный отец дал ему не просто хорошее образование. Он дал ему лучшее из всего, что тогда нам было доступно. Но, видишь ли, мальчик мой...
– дед просушил песком чернила и ловко стряхнул их с листа в мусорную корзину, - наследника у него нет и уже не будет никогда. А у меня есть.

Дед встал, с кряхтением разогнул спину. Морщась, потёр поясницу под домашним сюртуком тёмно-багряного цвета.

– У меня есть сыновья. Есть внуки,- дед ткнул в мою сторону пальцем тем движением, каким старинные дуэлянты пронзали друг друга шпагой. Ещё и глаз один прищурил, будто прицеливался. Я обрадовался, что меня не поругали за несвоевременные вопросы, и даже проявили благосклонность.
– А у Курта детей нет. И никогда не будет.

И дед вздохнул. То ли боли в спине были тому причиной, то ли судьба старшего брата.