Гликерия уже несколько раз выглядывала и делала Нине знак глазами, чтоб заходила свежей выпечки отведать, но помешать боялась. Нина поблагодарила Феодора за науку, оставила ему мазь, заглянула в пекарню.

Хозяйка пекарни кивнула на скамью, чтобы Нина присела, пока та обслуживала покупателя с крупным заказом. Ожидая, аптекарша смотрела на сложенные в корзинки хлеба, на разложенные сладости и сдобу. Обычно пьянящий запах свежей выпечки будоражил аппетит, руки сами тянулись к пышным лепешкам и медовым лукумадесам. Аромат и похрустывающая корочка горячих хлебов искушали и манили. Сегодня же Нину не радовали ни запахи, ни вид сладостей.

Распрощавшись с покупателем, наконец, Гликерия присела рядом с Ниной. В руках у нее была плоская миса с парой лукамадесов – знала, чем подругу побаловать. Нина устало улыбнулась и отрицательно покачала головой:

– Спасибо, Гликерия. Ты уж прости, но после сегодняшних событий что-то кусок в горло не идет.

– Что случилось? Говорят убили кого-то. Тебя-то звали зачем?

– Убили. Сикофант за аптекарем послал, вот меня и позвали. Отравили отрока.

На этих словах впечатлительная хозяйка пекарни схватилась за сердце, застыв на мгновение. Слезы покатились из глаз.

– Ой, горе-то. И за что ж мальцу-то такая смерть? Мать, небось, убивается.

Гликерия утирала слезы причитая. Потом посмотрела повнимательнее на подругу.

– И как ты Нина, вот это все так спокойно переносишь? Ты ведь тоже женщина, а не горюешь, не плачешь совсем. Неужто не жаль невинную жизнь загубленную? – голос ее сорвался, она прикрыла рот краем платка.

– Конечно, жаль. И отрока жаль, и мать его. Но ты же знаешь, сколько лет у нас аптека. Знаешь, сколько смертей я видела? И младенцев, коих спасти не смогли, и детей постарше, коих лихорадка унесла, и матерей, умерших от родильной горячки, и сильных мужчин, что умирали от пустяшной раны, потому как слишком поздно к врачевателям пришли. И каждая смерть – еще и чье-то горе. Не всех спасти можно, как ни старайся. Божья воля человеку неподвластна. Сердце-то, оно болит за каждую душу ушедшую, да только слезы уже высохли. Одной молитвой и спасаешься.

Женщины долго еще сидели, тихо беседуя, обсудили и несчастную долю матерей, и опасности, что подстерегают всех в большом городе. Лукумадесы они вдвоем все-таки сьели. Что лучше успокоит взволнованную душу, чем беседа с доброй подругой и тающая во рту выпечка?

Солнце клонилось к закату, пора было закрывать пекарню, да выставлять непроданный хлеб для нуждающихся. Феодор такой обычай завел у себя, что ежели товар остается, то складывать его в корзину и выставлять вечером под портиком. Всегда найдутся люди, кому нужда не дает хлеба детям купить, а гордость не позволяет милостыню просить.

Нина распрощалась с подругой, пообещалась зайти завтра, если справится вовремя с заказами. Только попросила этими в грех вводящими лукумадесами ее больше не угощать, а то придется новые туники шить. Потому как нынешние от таких угощений скоро лопнут на той части тела, что как раз промеж головы и скамейки располагается. Гликерия только фыркнула. Нина, не в пример хозяйки пекарни, слишком тоща, что для почтенной женщины не достоинство.

На следующий день Нина должна была отнести заказ для семьи Кастальянис. Дом их был богатый, красивый, на главной улице, недалеко от дворца. Патриций, бывший комит банда 11 , был ранен в сражении в армянских землях. За прошлые заслуги был вхож во дворец, сам император, порой, проходя по Мезе с праздничным шествием, останавливался под портиком побеседовать с хозяином.

Да вот беда, дети у бывшего комита были малорослы да худосочны. А худые дети – семье позор. Вот и стали они заказывать Нине отвар для мальцов, чтобы охотнее ели. Есть такие травы, что и правда аппетит улучшают, да лишних жильцов из нутра изгоняют. Нина отвар с вечера приготовила, в бутыль налила да запечатала пчелиным воском, чтобы не расплескать.

Подумав, уложила в корзинку помимо заказа для семьи Кастальянис лучший свой успокоительный настой.

Нина направилась она в дом клиента, что выделялся среди других строений нарядным портиком и просторным внутренним двором. Стоящие возле дверей рослые слуги, узнав Нину, поклонились. Один проводил ее через боковую калитку в гинекей 12 .

Небольшой, но богато украшенный дворик окаймляли ароматные кусты роз и жимолости, тут и там висели клетки с певчими птицами, от которых стоял сейчас шум. Хозяйка дома, красавица Цецилия, любила пташек, заботилась о них сама, кормила с руки отборными зернами. Птицам доставалось больше пригляда, чем детям, что росли с няньками и прислугой.