Шрифт:
Ну что же делать, раз уж на меня накатило, одолело, я продолжал. Что-то у меня это отняло немного времени – месяца два. Это учитывая, что писалось только урывками, вечерами. Быстро. А «Дмитрия Шостаковича» вообще пришлось писать в сторожке под Москвой, где я охранял склад всего этого кабельного хозяйства, где чуть ли по мне не бегали крысы. (Смеются.) Маленькая сторожка, в которой – мой кабинет. Кабинет был примерно в мою длину длиной и в мою ширину шириной. Ровно раскладушка устанавливалась и больше, по-моему, ничего. Да, крохотная-крохотная узенькая скамейка рядом – письменный стол, «бюро» назовем его… (Смеются.) И вот, как на грех, сейчас-то, с 74-го года, когда я поселился в Москве, а уже с 77-го года прописан в Москве, и уже созданы, пожалуйста, все комфорты для писания – пишется уже хуже. Черт его знает, почему так. То есть мне-то не к спеху, я не спешу. «Мне некуда спешить», – как писал Самед Вургун, великий азербайджанский поэт, советский, кстати [95] . Но посмотрим, я все еще рассчитываю, что поездка на Север меня немножко порастрясет… [96]
95
Вургун С. «Я не спешу…» / Пер. К. Симонова // Симонов К. Собр. соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 1. С. 535.
96
В июле 1982 года Ерофеев поучаствовал в походе на моторной лодке по Северной Двине от Великого Устюга до Архангельска. См. об этом: Лекманов, Свердлов, Симановский 2020. С. 347–348, а также: наст. изд, с. 153–154.
ДС: И потом ты будешь заниматься пьесой?
ВЕ: Хочу из «Еврейских мелодий» еще выкроить пьесу. Трагедию непременно. В трех действиях – и все действие происходит в приемном пункте стеклопосуды, винной посуды [97] .
ДС: А тебе нравилось разговаривать с рабочими…
ВЕ: Не очень, не очень. Я их общества почти избегал. Не так чтобы избегал, но и не очень панибратствовал с ними.
97
Место действия неоконченной пьесы «Фанни Каплан» – приемный пункт стеклотары. См.: Лекманов, Свердлов, Симановский 2020. С. 412.
ДС: Но ты пил с ними?
ВЕ: Еще как! Еще как! Еще как! Все, начиная от тройного одеколона и кончая резолью [98] .
ДС: И ты все это испытывал?
ВЕ: Ну конечно, да еще задавал иногда тон. Многим малопосвященным расширял кругозор [99] в этом отношении.
ДС: Было скучно с ними?
98
Наталья Архипова вспоминает, как Ерофеев угощал ее резолью (Там же. С. 229–230).
99
Автоцитата из «Москвы – Петушков», см.: Ерофеев 2003. С. 138.
ВЕ: Да не совсем скучно… Среди них, во всяком случае, за все время работы с ними из пяти-шести тысяч людей, с которыми приходилось хотя бы пить, – я считаю, я с человеком знаком, с которым хоть раз выпил, – так вот, их примерно было тысяч пять-шесть. Из них нашлось штук пять-шесть экземпляров хороших людей. Ну, не то что хороших, но более или менее доброкачественных. А так они… Общение с ними не дает ничего абсолютно. Иногда какие-нибудь их случайные обмолвки, маленькая их придурь дает какой-нибудь толчок для какого-нибудь поворота прихотливого, глупой мысли… А больше от них толку никакого. Это ж не XIX век, где они учились у русского народа говору и все такое. А сейчас…
ДС: Но все-таки чувствуется большая симпатия к народу в книгах.
ВЕ: Так ну еще бы им не симпатизировать, этим беднягам, господи! Кто же тогда им будет симпатизировать? Господь на них плюнул, власти – тоже, по существу, так что…
ДС: А ты старался, были какие-то попытки официально опубликовать свою работу?
ВЕ: Нет, никогда, ни разу. Ни одного мгновения в жизни мне не приходило в голову здесь хоть что-нибудь опубликовать. Ни разу. Вот тут я прямо…
ДС: Просто потому что знал, что это бессмысленно?
ВЕ: Да не то что бессмысленно – и желания не было. Тут уж я совершенно стерильное существо. Ни секунды даже мысли не было. Да и смешно было бы думать…
ДС: Но когда ты написал «Москву – Петушки» – это было для друзей?
ВЕ: Я рассчитывал примерно на аудиторию из дюжины человек. И я не подозревал, что спустя восемь лет будет уже не дюжина человек, а дюжина держав (смеются), опубликовавших… [100] К вопросу о неисповедимостях…
100
К 1982 году «Москва – Петушки» вышли в Израиле и Франции на русском языке и в десяти странах в переводах: Франция (1976), Англия (1976 – на польском, 1981 – на английском), Швеция (1977), Италия (1977), Германия – Швейцария (1978), Нидерланды (1979), Польша (1979), США (1980), Словения (1980).
ДС: Скажи, Веня, когда ты начал пить?
ВЕ: Пить? Ну, вообще-то говоря, до десятого класса меня тщательно оберегала матушка от этого, потому что мой покойный папенька был самый известный во всем городе алкоголик [101] . Он дома не жил никогда, переходил из пивной в пивную… Зарабатывал только тем, что у него никогда за душой ничего не водилось… Он только что вернулся, отсидел непонятно за что семь лет [102] .
101
Ко всем сведениям Ерофеева об отце, его работе и песенном репертуаре следует относиться с осторожностью: по свидетельству сестер Ерофеева, Нины Фроловой и Тамары Гущиной, утверждения брата об алкоголизме отца преувеличены. Они вспоминали, что до пребывания в ГУЛАГе Василий Васильевич Ерофеев (1900–1956) был человеком жизнерадостным, любил петь оптимистические советские песни, был опрятен и всегда держался с большим достоинством. Он неоднократно получал награды и поощрения за хорошую работу на железной дороге; см.: Лекманов, Свердлов, Симановский 2020. С. 28–29.
102
Василий Ерофеев был осужден в 1945 году по статье 58, пункт 10 УК РСФСР и находился в заключении до 1950 года (Там же. С. 40–42). В 1951 году он был осужден вторично на три года, но до конца срока актирован по состоянию здоровья (см. наст. изд., с. 556–557).
ДС: Он был сломленный человек?
ВЕ: Не совсем. Он был известен еще своим голосом. Он бродил по городу, всегда в подпитии, хотя и не имел денег… Пел что-нибудь вроде «Благословляю вас, леса, долины, нивы, горы, воды… / Там-прам-пам-пам. / И одинокую тропинку…» [103] Или там из «Фауста»: «Привет тебе, приют невинный, / привет тебе, приют священный». Вот такой у него был репертуар. Мне не позволялось даже при встрече с ним… Я иду, допустим, в школу, уже будучи взрослым, девятый-десятый класс – при столкновении не разрешалось ни приветствовать его, ни подавать ему руки, если тот протянет. Матушка боялась не влияния его, а просто самой элементарной наследственности. Так что впервые мне пришлось глотнуть водки – и вообще спиртного напитка – на выпускном вечере по окончанию десятилетки.
103
Романс П. Чайковского на стихи А. К. Толстого.