Он ходил по тротуару, солидно зажав сигарету в пальцах правой руки. Ходил, смотрел на часы, ходил мпмо подъезда, мимо зашторенных окон, мимо единственного черного. Ходил, ходил...

Я тоже смотрел на часы.

Лада не шла.

Может быть, она видела его?

Может быть, ее до сих пор не отпускают?

Может быть... Все может быть!

Но я не знал, что я должен делать. Сказать ему - катись... Почему?

Может быть, она ждет, когда он сам уйдет восвояси? Может быть, она хочет, чтобы я подождал, пока он уйдет? Может быть, ее не отпускают?..

Лада не шла.

Может быть, она хочет, чтобы я догадался на минуту, на две, на десять уехать и позвонить ей?

Может быть, сегодня уехать? Не мешать ей? Нельзя так врываться...

В черном окне маленький человек рисовал на стекле таинственные волны.

Радость улетела.

Может быть, ее до сих пор не отпускают... Может быть, ее просто уже нет, и она ушла раньше...

Я включил мотор.

Он остался там.

– Тьфу ты, нечистая сила, - Шеф бросил на стол серебряный нож, который только что вертел в руках.
– Одно постичь не могу: как ты меня, пожилого, серого, зубастого, заманил на эту лекцию? Почему я согласился?

Из Политехнического мы забрели в "Берлин".

Молодой, похожий на дипломата повар показал нам в серебряной посуде серебряного живого карпа. Большая рыбина звенела хвостом, и серебряный свет электрических ламп отражался в стеклянных ее боках.

Шеф крякнул: "Хо-орош..." И теперь мы ждали, когда этот карп вернется к нам золотым от корочки, в развале золотых картофелин и чего-то еще.

– Выпьем, - сказал он.

– А потом танцевать пойдем, - съязвил я.

Он поглядел по сторонам.

– Не вижу повода к веселью, да и приглашать некого... Ладно, закусывай.

– Так чем ты недоволен? Развлекся на лекции.

– Не выношу глупости, а еще пуще невежества... Летающие блюдца, тарелки... Шарлатанство!

– Если гибнут пилоты в погоне за этим шарлатанством?

– Иллюзия, мираж.

– Мираж нельзя уловить локатором, а ты слышал... они имеют плотную массу, объем.

– Смена воздушных слоев, - Шеф густо положил на калач слой масла.
– Граница может быть настолько резкой, что луч радара будет отражаться как в зеркале.

– Не криви душой. Тебе сказали: сигнал не отражается, он усиливается летящей...

– Кастрюлькой, ты хочешь сказать?
– он впился в калач.

– Блюдечком с голубой каемочкой, - отпарировал я.

Шеф промычал что-то полным ртом, судя по глазам, весьма ироническое.

– Не надо, как с нашими лучами, - воспользовался я беспомощностью собеседника.
– Непонятно, значит, приклей причину, какая тебе удобней, выдай за неоспоримое - все остальное к черту.

– Огэя кукая моэ мубмия, - процедил он.

Только я мог по едва уловимым сочетаниям слов и богатству моей эрудиции понять сказанное: "Очень кому-то мало мистики..."

– Даже при твоей скептичности, - ответил я, - можно и тут найти зерно... Если не пришельцы катаются в тарелках, то, может быть, хрустальки атмосферного льда, зеркальные слои путают наши лучи с отражением чего-то.

– Улуая моэки пес.

"Слушаю тебя, милый, и посмеиваюсь", - безошибочно переводил я. Тут он одолел калач и сказал на чистом русском языке:

– Много ты собрал этой всякой магнитной мистики? Помогает?

– Пока нет. А ты мыслишь, я это без пользы?

– Не знаю, тебе видней... Пропадаешь по разным лавочкам. Спрашиваю: где наш Искатель? Маринка плечиками ведет. Уехали в институт металлов, уехали в Магнитный, уехали на семинар омагниченной воды, уехали в Историческую древние книжки лузгать... А мне потом звонят, уговаривают. Руденко прямо домой звонил, просит: "Послушай, не мог бы ты отпустить к нам своего лаборанта". Тебя, значит... "Уж очень хватко и чисто он видит и мыслит. Зачем тебе такой? У тебя же электроника..." Обнаглели!

– Плохо, что ли?

– Зарплату где получаешь? У них разве?.. Толку не вижу, проку нет. Магнитная вода! Чушь какая-то, муть. Ничего не поймаешь в ней... Потом эти... летающие тарелки. Ну я понимаю, вода, магниты, куда ни ступи, кругом и всюду магниты, может быть, где-то хвостик уловишь. Но тарелочки!

– Да, лучше бы я не с тобой пошел на лекцию, - совсем ни к чему сказал я.

– Конечно, с девчонкой!
– воскликнул он.
– Так и делай. Они, глазастые, любят мистику, таинственность. А я стар.