Шрифт:
Не мог я повернуть обратно. Не мог. Только вперед.
Шагнул. Подхватил. Прижал.
Она сопротивлялась, изворачивалась, но ее пальцы вцепились в ткань моей рубашки. Девчонка смотрела на меня снизу вверх, а ее губы дрожали. Всего мгновение, и она опять разразится рыданиями.
Действовал инстинктивно. Схватить. Защитить. Успокоить.
— Девочка… девочка моя… — выдохнул я, крепче прижимая ее к себе.
Ее волосы выскальзывали из пальцев, словно стали вдруг чужими. Боже! Зачем она их остригла?!
Но сейчас не это главное. Совсем не это. Позже. Не сейчас.
— Не твоя! — затрясла головой Ратти, всхлипывая, но не вырываясь из моих рук. — Дашка твоя! Не я!
— Ты! Только ты! — шептал я, уткнувшись ртом в ее висок, дыша ее запахом, чувствуя, как по жилам ревет и бушует кровь. — Ты одна!
Я повторял вновь и вновь одни и те же фразы. А она трясла головой. Всхлипывала. Скулила. Как крошечный побитый щенок. И не выпускала из захвата пальцев ткань моей рубашки.
Это казалось мне хорошим знаком. Так я думал.
— Иолана сказала, что ты станешь отцом, Роман, — раздался старческий шепот, а я застыл на выдохе.
Мне бы разжать руки, да выпустить Ратти. Но легче перестать дышать. Легче. А так — нереально.
— Я развожусь, — прошептал я, обхватывая ладонями заплаканное лицо Раттаны. — Слышишь?!
— Это все неважно! Теперь неважно! Там ребенок! — она рыдала навзрыд, а я чувствовал себя сволочью, которую размазали и втоптали в грязь. Вернее, я ею и был.
— Мои адвокаты работают над этим, — сухо выдавил я, но Ратти закрыла глаза, обхватила мои запястья, которые по-прежнему удерживали ее лицо, крепко, но нежно, как самое дорогое сокровище.
— Это все не важно. Ребенок должен жить в полной семье, — прошептала она, как приговор.
Я смотрел в ее глаза. Знал, о чем именно говорит она. О чем думает.
Мы с ней в этом схожи. Дети, рожденные вне брака. Дети, которым пришлось платить за ошибки родителей.
Я не заметил, как бабуля вернулась в комнату. Так и стоял, глядя на девчонку. Она отвечала тем же. Уже не всхлипывала. Но по ее щекам все еще текли слезы.
— Если он не мой? Если не я — отец ребенка? — сипло прошептал я, сам не зная, на что надеясь.
— Это все пустое, Рома, — прошептала она, прикрывая глаза. — Ты женился. Получил то, что хотел. У тебя все хорошо.
— У меня все хреново! Как ты не видишь?! — кажется, заорал я, а на самом деле — хрипло прошептал, касаясь ртом ее опущенных век.
Она позволяла мне это делать. Не двигалась. Даже, наверное, не дышала.
А мне нужен был хоть какой-нибудь отклик с ее стороны. Хотя бы намек на то, что все не напрасно.
— Я все исправлю! Сумею! — прошептал я, точно клятву.
Ратти судорожно вздохнула, словно ей было трудно заставить легкие работать.
А я не смог больше. Просто не смог. Иначе сдохну. Прямо здесь, точно пес цепной, у ее ног.
Жадно накрыл ее рот своим. Острое, дикое, незабываемое удовольствие скрутило меня пополам. Так каждый раз, стоит ее коснуться.
А сейчас — все гораздо острее. Я чувствовал себя долбаным парашютистом, выпрыгнувшим из люка самолета, которому уже в полете сообщили, что за спиной не парашют, а бутафория. Летел камнем вниз, а потом — хлопок, и жизнь пошла по новому витку.
Заново. С чистого листа. Все верно и правильно. Потому что с ней.
Потому что она приоткрыла губы, несмело впуская меня. И это простое движение вонзило острые когти в грудину. Но вместе с тем — принесло дикий кайф.
Ответила! Она! Ответила на поцелуй!
— Ты моя, Ратти! Мое сокровище! — шептал я, а она трясла головой в диком отрицании.
Ничего. Она все поймет. Я докажу. Сумею. Смогу!
Я с трудом заставил себя разжать руки. Невероятно и непостижимо просто, как получилось. Но я смог.
И дверь закрыл.
На целую вечность застыл перед дверью, упираясь лбом в ледяную металлическую поверхность.
Выдохнул.
Теперь бы заставить ноги двигаться, а мозг — работать.
Помог звонок помощницы. Вытащил из странного отупения или гипноза.
Мне казалось, что по ту сторону двери моя Ратти стоит точно так же, касается прочной преграды и вновь плачет.
Мысленно дал клятву, что стерва, ставшая причиной слез моей девчонки, непременно пожалеет о каждом ядовитом слове.