— Не могу больше, Ника, — слышу прерывистый шепот, — я же не железный. Если нет, оттолкни, я уйду. Но сам не могу оторваться, хочу тебя.

Обнимаю его за шею и смотрю в потемневшие глаза.

— Не могу, Тим, — шепчу, — я тоже не могу. Только…

— Что? — он смотрит не понимающе, и я говорю в самое ухо.

— Я боюсь.

Тимур наклоняется, очень нежно захватывает губами губы и шепчет:

— Я сам боюсь. Больно тебе сделать боюсь.

Нас сносит все больше. Поцелуи становятся все глубже и неистовей, а потом Тим отрывается от меня и ползет вниз, прокладывая губами влажные дорожки.

Так остро, так горячо. Я выгибаюсь дугой, цепляясь за простыни, прошу то остановиться, то не останавливаться. В его руках я будто податливая плавящаяся масса, и он делает со мной все, что хочет. И я взрываюсь, разлетаюсь на осколки, цепляясь руками в густые волосы.

Тимур снова возвращается ко мне, жадно целует, а потом обхватывает руками лицо и начинает медленно заполнять меня собой.

Мы оба дышим громко и надсадно, его губа закушена, а я свои постоянно облизываю. На лбу Тима выступают капельки пота, собираю их ладонью. Цепляюсь в мускулистые плечи, и он тут же останавливается, напряженно вглядываясь в мое лицо.

— Ника, больно?

Качаю головой, он упирается до основания и накрывает мои губы своими.

— Девочка моя, сладкая, — шепчет, целуя так, будто не может напиться. — Как же мне тебя не хватало…

Он начинает двигаться так нежно и бережно, словно я сделана из тончайшего стекла и в любой момент могу рассыпаться на осколки. Я постепенно расслабляюсь, боли нет, наоборот, появляется давно забытое томление. Закручивается спиралью, нарастает внизу живота, я начинаю двигаться вместе с Тимуром.

Он как в бреду покрывает меня поцелуями, впивается в рот, кусает подбородок и стонет в губы.

— Хорошо, Ника, как же мне хорошо с тобой, сладкая моя…

Меня первой уносит на финишную прямую, Тимур успевает выйти и вжимается в живот, сдавливая меня в стальных объятиях. Беру его лицо в ладони, целую глаза, он находит мои губы и…

Из детской доносится плач, и мы как по команде вскидываем головы.

— Успели! — выдыхает Тимур и улыбается мне в губы. — Иди в душ, я ее переодену.

Встает, вытирается полотенцем, подбирает с пола штаны и идет в детскую.

— Кто там уже скандалит с самого утра? — слышу его ласковое. — Полинка проснулась? Моя девочка маленькая! Иди к папе, будем памперс менять.

Внутри разливается теплое, щемящее чувство — я люблю их обоих, и Тимура, и нашу дочку. В ванной смотрю на свое отражение — растрепанная, зацелованная и счастливая. И даже стоя под душем не перестаю улыбаться.

Я не входил, вползал. Никогда так не боялся причинить боль, потому что слишком хорошо помнил собственное бессилие и свои обещания. Сто раз уже проклял себя — разве нельзя просто жить вместе и растить ребенка? Но когда почувствовал под собой ее тело, как с ума сошел.

В конце концов, я обещал не трахаться, а то, что между нами — это совсем другое. Ни с кем больше, никогда я такого не чувствовал. И знаю уже, что не будет ни с кем, только с ней, с Никой.

Потому и накрыло, когда она сказала, что ей замуж за меня нельзя. Я что, совсем ущербный? И она меня просто терпит из страха, что я Польку заберу?

Так херово стало, передать не могу. Будто в дерьмо с головой окунули. Особенно когда вспомнил, как прогонял ее, а она упорно возвращалась. Ночевать у ворот была готова, лишь бы дочку увидеть.

И главное, я теперь понимаю, что просто боялся. Снова попасть в зависимость, снова растекаться безвольной лужей, когда вижу ее, когда трогаю, когда тону в черных, огромных глазищах.

И попался, сходу попался, стоило заглянуть в распахнутые глаза и увидеть желание. Даже не пытался остановиться, только сдерживал себя как мог.

Сейчас сижу за рулем, вспоминаю как мы оба сгорали, и улыбаться хочется. Врет моя девочка, сладкая моя, родная. Врет. Не только из-за Польки она со мной.

Ну и пусть, не нужны мне ни признания, ни объяснения, пускай живет у меня в спальне, дочку кормит и меня любит. Остальное я сам. Все для них сделаю, ничего не пожалею. Может, тогда она обещание свое выполнит и сына мне родит?

Не сейчас, конечно, когда Полька подрастет. Сейчас предохраняться надо, я сам не выживу, если ещё один мелкий в доме появится. Но года через три, пусть через пять… Как мне в роддоме сказали, крута горка, да забывчива?

Снова улыбаюсь как дурак, когда представляю мелкого. Полинка на Нику похожа, а пацан по закону жанра в меня пойдет.