– Так закладывай лошадь в тележку. На выводков со мной поедешь! – отдал приказ Петр Михайлыч.

– В один монумент, ваше степенство! – засуетился мужик.

– Стой, стой! – остановил его егерь. – Твое руководство будет ни при чем. Не доедем мы, Петр Михайлыч, до выводков на лошади. Ведь это в Кувалдинском лесу, а там и проезжей дороги нет, – обратился он к охотнику.

– Есть. Я до Акима Михайлова сторожки на прошлой неделе ездил, – сказал мужик.

– А от Акима Михайлова сторожки еще около трех верст до выводков, а Петр Михайлыч сегодня нешто ходок!

– Я на три версты не ходок? Нет, это ты врешь, Анфилоша. Точно, что я теперь поослабел малость, но вот как подзакушу грибками, так три-то версты в лучшем виде… Запрягай, запрягай, Стакан! Полдороги ты меня подвезешь, а полдороги я с Амфилошей – и в лучшем виде выводков подстрелим.

– Да вам теперь, Петр Михайлыч, не только что в куропатку, а в сидячего гуся не попасть, – отвечал егерь.

– Мне не попасть? Мне? Нет, это ты оставь. Я, хвативши-то горького до слез, еще лучше стреляю. Помнишь, на уток-то ходили? Как я был пьян! А три утки подстрелил. Живо, Стакан! Одна нога здесь, а другая чтоб там!

Мужик побежал запрягать лошадь.

– Петр Михайлыч! – кричала из кухни Анисья. – Грибы-то вам не подать ли на огород? Все-таки бы вас там воздушком пообдуло.

– На огород? Правильно. Давай на огород, – откликнулся охотник. – Тащи туда, Амфилотей, водку. Где моя шапка? Нет, уж доктору выводков не заполучить. Мы ему утрем нос.

Началось переселение на огород, находящийся на задах избы. Егерь ворчал, но все-таки перенес туда водку. Через четверть часа Петр Михайлыч и егерь сидели на огороде под старой вишней, усеянной ягодами. Перед ними на врытом в землю столике шипели грибы на сковородке, стояла бутылка и стаканчики.

– Наливай мне и себе, Амфилотей, – говорил егерю Петр Михайлыч. – Вот я сейчас выпью, подзакушу и не только что на куропаток, а хоть на медведя готов.

– Да уж теперь пейте, теперь все равно, – отвечал недовольным тоном егерь.

На огороде из-за кустов смородины показался деревенский мальчишка без шапки и босиком. Он тащил что-то в тряпке.

– Есть восемь штук! Поймал… Пожалуйте, Петр Михайлыч… Сейчас Степан нам сказал, что вам раки требуются. Три рака самые матерые… – говорил он, развертывая тряпицу и высыпая на траву раков.

– Ах, шут гороховый! Так и есть, раки… – улыбнулся Петр Михайлыч. – Ну, спасибо Степке. Раков теперь любопытно поесть. Вот что, Амфилоша, мне аппетит дает, когда я с похмелья… Раки. Съем я хоть штук пять – и хоть быка мне тогда на еду подавай. Стащи-ка Анисье да вели сварить. Чего ты усами-то шевелишь, как таракан? Тащи.

– Да уж теперь сколько хотите чудите! Все равно не видать вам выводков, – махнул рукой егерь и понес варить раков.

Петр Михайлыч дал мальчишке пятиалтынный. Тот почесал затылок и заговорил:

– Нельзя, дяденька, за пятиалтынный. Мало. Из этих денег я должен Степану на бутылку пива отдать за то, что он мне вас на раков подсватал, а отдам я ему восемь копеек на пиво, так что же мне-то останется?

– Вон, постреленок! – закричал на него Петр Михайлыч.

– Прибавьте, дяденька, хоть немного, – пятился мальчишка. – Вы добрый. Вы вчера Агашке за двадцать раков полтину дали.

– Так ведь то Агашка, девка разлюли-малина, а ты паршивец. Присылай сюда опять Агашку – еще гривенник получишь.

– Агашка сегодня у лавочника дрова складывает. Ей недосужно.

– На еще пятачок и провались отсюда! – швырнул мальчишке Петр Михайлыч медный пятак.

Мальчик поднял медный пятак, улыбнулся и, пятясь, спросил:

– А Агашку приведу, так еще гривенник дадите?

– Агашку и еще какую-нибудь девку показистее приведи, тогда и пятиалтынный дам. Только чтобы и вторая была из голосистых и умела песни петь.

– Хорошо, хорошо… Я вам, дяденька, даже трех предоставлю – и все первые песенницы по нашей деревне, – проговорил мальчишка и побежал с огорода.

На улице раздались бубенчики. Показался егерь.

– Как я сказал, что доктор Богдан Карлыч на охоту приедет, так и вышло, – говорил он Петру Михайлычу. – Приехал ведь. Ну, теперь проститесь с выводками. – Мои выводки, мои. Никому их не уступлю, Наливай, Амфилоша, и выпьем, – отвечал охотник и, взяв на вилку со сковородки гриб, приготовился им закусывать.

На огород входил охотник доктор Богдан Карлыч, худой и высокий старик из обрусевших немцев. Одет он был в новый охотничий костюм из рыжего верблюжьего сукна, с громадными металлическими пуговицами, на которых были изображены выпуклые кабаньи головы, а на голове имел черную тирольскую шляпу с пером. Костюм был опоясан широким шитым гарусом поясом, и на нем аккуратно висели: небольшая фляжка, оплетенная камышом, кинжал в ножнах с серебряной оправой, кожаный баульчик с сигарами и папиросами и кобура с револьвером. В баульчике и в кобуре также были вставлены вышивки – в баульчике бисерная, а в кобуре гарусная. Ноги его были обуты в полусапожки с необычайной толщины подошвами, а от полусапожек доходили до колен штиблеты из какой-то непромокаемой материи, застегнутые сбоку на металлические пуговицы. Он курил окурок сигары, вправленный опять-таки в бисерный мундштук и, как журавль, шагал большими шагами по огороду на своих длинных ногах.