Когда старших школьников принимали в комсомол, нужно было писать заявление с просьбой принять. А меня только что, конечно тайком, окрестили, и я написал – «не хочу быть комсомольцем». В те времена это уже «шло не в ногу» – есть коллектив и делай как все. Личность? – Это что-то не то.

Тогда для нас, школьников, церкви как будто не существовало, никогда не говорили о ней, а если кто-то и упоминал, то только в каком-то смешливом тоне. Поэтому я не надел крестик на шею (вдруг увидят), а положил в карман. Как-то подрался с одноклассником Барляевым, и, конечно, рядом стояли ребята. Один советовал, другой подбадривал, третий подзадоривал. Свалились мы на землю, и в драке я не заметил, как выпал мой крестик. На всеобщее обозрение. Первая мысль: «Ну начнётся! Насмешки, прибаутки»… Однако удивительно. Вдруг всё стихло, Барляев прекращает драку, поднимает крест и передаёт мне. Для меня так и осталось загадкой, что заставило его резко прекратить драку и успокоить ситуацию, ведь он являлся самым циничным, самым дерзким парнем в классе, даже матершинником.

Фото 49

Однако потом я расценил это как повсеместное проявление двойственного отношения к религии и вере. В школе и на работе у людей было показное согласие с навязанным мнением, что «религия – опиум…», а в глубине души, в семье другое, более деликатное отношение к вере. Ведь русский человек в подавляющем большинстве – верующий, и подобное лицемерное поведение – результат идеологии.

В старших классах, бывало, мальчиков или девочек группами приводили для занятий танцами в «параллельную» женскую или мужскую школы. Разучивали всякие полонез, краковяк, падекатр, падеграс, польку, но только не модные уже в то время западные танцы. Однако эти редкие эпизоды не способствовали ни совместным интересам, ни дружбе. С 1954 года среднее образование стало бесплатным, мужские и женские школы объединили.

Особенно запомнились последние школьные дни, дни прощания со сверстниками, учителями, с такой уже привычной школьной порой. После школьного вечера по традиции собирались на Красной площади. Приходишь на площадь, когда она пустынна, когда не отвлекают внимание толпы людей. Сразу поражаешься её величию. Древние башни, храм Покрова на Рву, зубчатые стены Кремля, исторический музей, периодический бой часов Спасской башни и ты со своим классом – всё напоминает о неповторимости той ночи.

Нет никаких милицейских запретов, не бросаются в глаза и сами милиционеры, нет ещё никаких мобильных средств для слушания музыки, поэтому, если нет родителя-гармониста, то нет и танцев. Но молодёжь не скучает. Группы ребят и девчат из разных классов и школ знакомятся, быстро находят общий язык благодаря удивительной (по нынешним временам) скромности, толерантности и отсутствию амбициозности. Поют песни, играют в ручеёк, в бутылочку и особенно в популярную среди мальчишек, но забытую ныне игру «Угадай, чей удар». В ней водящий сгибает правую руку, приставляет её ладонь к уху. Левую пропускает через подмышку правой, прислоняет к спине и ладонь подставляет для удара. Перед ударом группа чаще замолкает, а кто-либо провоцирует: – А ну-ка, Ваньк, врежь ему!

А бьёт ладонью по подставленной ладони Толька или Гришка или Сашка. В результате хохот и пожелания – как угадать бьющего.

Самая короткая ночь в году. Светает. Появляется солнце. Уже не школьники, но ещё не осознающие себя молодыми людьми юноши и девушки расходятся группами по спящей и пустынной Москве. И каждый из них ещё не предполагает, что вот с этими Антонами, Эдиками, Ромами, со всеми своими школьными приятелями, с которыми он так привык ежедневно встречаться, прошагав долгие десять лет, он видится, возможно, в последний раз.

До конца 1970-х годов ещё существовали многочисленные районы сплошь деревянной застройки с их дворами. Это Екатерининские улицы на месте Олимпийского комплекса, районы Сокольников, Соломенной Сторожки, Золотого Рожка, Марьиной Рощи, которая упомянута в одноименном стихотворении Евтушенко.

Фото 50. Марьина Роща

Уличное освещение в 1950-60-е годы было крайне скудным. Всего лишь одиночные лампы накаливания в незамысловатых светильниках, висящих не на столбах, а прямо на проводах. Однако в дни праздников в центре города освещения не жалели. Свет подчёркивал наиболее выразительные архитектурные особенности зданий. Так, в дни празднования 800-летия Москвы контуры стен и башен Кремля были окаймлены лампочками. На Первомай и в день Октябрьской революции вся Москва «высыпала» на улицу Горького (теперь Тверская), где каждый год по-новому иллюминировался центральный телеграф и по старому вывешивались огромные портреты Сталина (до 1954 года) и членов правительства по обе стороны от Сталина и меньшего размера.

Чрезмерная экономия на освещении началась при Хрущеве. Подчас на столбе, где раньше размещались шесть ламп, теперь горели одна или две. Потом появились светильники дневного света по нескольку штук на столбе. Но и они не давали достаточно света.

В 1954 году прошло последнее снижение цен при председателе Совмина Маленкове. Власть (тогда в лексиконе не было такого слова – только партия и правительство) не хотела сразу после ухода Сталина прекратить снижение цен, ведь при нём оно происходило несколько раз с 1948 года. И за всю дальнейшую историю страны граждане уже не будут знать словосочетания «снижение цен».