Сейчас я испытывал чувство если не преклонения, то высокого уважения к Гастону. Я бы не смог даже во имя всей своей правды выдержать то, что выдержал он. Я вспомнил, как плохо мне было в коридоре, когда я стоял перед Ольгой и Мастером - и вздрогнул от пронзившей сердце тоскливой боли. Я чувствовал себя крайне мерзко и никак не мог нащупать спасательный круг.

Мне казалось, что, с одной стороны, мы поступили правильно, решив уйти отсюда. Мы не должны были оставаться, плодя новые жертвы. И в этом я был согласен с Гастоном. Прежде всего надо думать не о себе, и не о том, что тебе хочется, а о товарищах, стараясь их сберечь. Но и Мастера с Ольгой бросать было тоже нельзя.

Конечно, мы вернемся. Мы обязательно вернемся с новой техникой и новыми силами. Но что нам делать, если мы, вернувшись, не найдем их или найдем лишь переставшие уже светиться трупы? Я не видел способа разрешить сложившееся противоречие. И поэтому просто делал то, что мне было положено делать. Как джамп-драйвер я обязан был вести корабль. И я вел корабль, стараясь как можно быстрее набрать пороговую скорость, необходимую для прыжка. Хотя на сердце у меня скребли кошки.

Ева уже легла в камеру, поскольку не нужна была при переходе. И Кен, измотанный до предела, ушел ложиться, как только мы изготовились к прыжку. Гастон тоже исчез куда-то. А я все возился, консервируя цепи и проверяя закладку выводящих программ.

Наконец я закончил все дела и решил, что теперь-то можно и заглянуть к Рею, узнать, не было ли связи с Мастером. Десантный бот Мэстера давно уже должен был оказаться в квадрате, где предположительно находились аримаспы. За эти несколько часов могло произойти множество событий. Жаль только, что импульсы установленного на боте передатчика нас сейчас, скорее всего, уже не доставали.

Я спустился на нижнюю палубу и направился к радиорубке. Трудно сказать, что побудило меня идти тихо. По-моему, я просто задумался о праве человека распоряжаться собой и не заметил, как замедлил шаг. Обычно стук башмаков по металлопластику очень громок, несмотря на ворсистое покрытие. Но, оказывается, при спокойной ходьбе подковы почти не клацают.

В результате, когда я пришел в себя, то обнаружил, что стою под дверью радиорубки и слушаю доносящиеся оттуда голоса. Поначалу я инстинктивно протянул руку, чтобы открыть дверь, но то, что я услышал, мгновенно остановило меня.

– Вот как, - говорил Гастон.
– Значит, нашли!

– Плохо слышно, - оправдывался Рей.
– Корона глушит. Но что нашли - это я ручаюсь. Ты же сам крутил запись. Ведь Ольга сказала: "Есть первый контакт". Очень отчетливо прозвучало, А вот потом несколько фраз невнятно. Там, где что-то про ребенка. Ребенка они нашли, что ли?

– Значит, - задумчиво сказал Гастон, - мы ошиблись. Контакт оказался возможен. Нужно было только подойти вплотную.

– Кто ж знал?..
– пробормотал Рей.

– Выходит, они - герои, - продолжал Гастон.
– А мы - трусы.

Рей не ответил.

– А почему они падают на солнце?
– помолчав, спросил Гастон.

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Ну откуда я знаю, - ответил Рей.
– Ничего ведь не разобрать, одни помехи.

Гастон замолчал, и я, словно сквозь дверь, увидел его сосредоточенное лицо, напряженный прищур глаз, короткие топорщащиеся усы.

– Я так понимаю, - медленно сказал Гастон, - что ты мог и не принять эту радиограмму.

Теперь замолчал Реи. Он молчал очень долго, и я сумел за это время справиться с охватившим меня ужасом и погасить дрожь в руках.

– Да, - сказал он наконец.
– Мог.

И я снова увидел, как стоят они друг против Друга - глаза в глаза - и молчат, собираясь с духом. Аккуратно ступая, я попятился от двери и на цыпочках дошел до поворота к лифтам. Я понимал, что времени на размышления у меня нет. Рейдер войдет в подпространство минут через пятнадцать, а когда мы снова окажемся в нормальном космосе, Мастер с Ольгой уже превратятся в атомную пыль. Поэтому первым моим побуждением было броситься в рубку и начать экстренное торможение. Я подумал, что при шести "g" Рей с Гастоном не смогут мне помешать, даже если захотят. Только пилоты могли управлять кораблем при таких перегрузках - и то с помощью сенсоров, вделанных прямо в подлокотники кресел. Остальные же члены экипажа были обречены врастать в металлопластик там, где их застал алярм.

Однако нажав кнопку вызова лифта, я понял, что так действовать нельзя. Начиная разворот, мне надо было сперва стабилизировать работу двигателей и только потом я мог перейти к ускорению. Получалось, что Рей с Гастоном получат передышку. Которую наверняка используют, чтобы добраться до арсенала.

Я нисколько не заблуждался на их счет. Конечно, вначале они искренне считали, что заботятся о друзьях, не понимая, что истинная причина их решения таится в собственной неуверенности. Трудно сказать, откуда взялся у них этот страх. Я слышал, что такое может случиться даже с самым отважным человеком. Но на деле столкнулся с этим впервые. Страх всегда связан с какой-то душевной трещиной. Стоит тебе хоть раз сделать что-нибудь против совести, и ты уже порченый. Выдавливать это дерьмо из себя - тяжелая работа, я сам по молодости попадался и до сих пор помню каждый случай. Однако если его не выдавить, добром это не кончится. Видимо, так было и сейчас. Получив сообщение Ольги и представив, как они будут выглядеть по возвращении. Рей с Гастоном решили идти до конца.

Я хорошо понимал, чем это грозит мне - единственному свидетелю их преступления. Сказав "а", они вынуждены будут сказать и "б". Конечно, они струсили. Они струсили два раза подряд и струсили так сильно, что не смогли выполнить свой долг. Однако, это вовсе не означает, что теперь у них не хватит решимости разделаться со мной. Трусость и жестокость - вещи вполне совместимые. Крысы, загнанные в угол, становятся тиграми. В этой ситуации они, не задумываясь, бросятся на меня.