— Привет, малая, — сказал он, оглядывая ее с ног до головы. — Помнишь меня?

— П-привет, Андрей. — Ее щеки обдало жаром. По ощущениям, оно должно было выглядеть, как пунцовый шар. — Конечно, помню. Очень рада тебя видеть! Ты приехал в гости или навсегда?

Она остановилась неподалеку от него и посильнее натянула капюшон на лицо. Жар не спадал, лицо горело неистовым пламенем.

— Я здесь до Нового года. Бабушка с дедом не захотели лететь к нам, поэтому мы решили приехать сами. Отметим все вместе, и в начале января улетим обратно. — Андрей чиркнул зажигалкой, закурил и встал вполоборота, чтобы дым не попадал на Веронику. — А ты подросла.

Он принялся с интересом ее разглядывать. Теперь его глаза смотрели на нее далеко не так невинно, как раньше. Девушка еще сильнее натянула капюшон на лицо.

— Ты тоже, — ответила она.

— Тебе сейчас сколько лет? Пятнадцать?

— Да. Но в феврале исполнится шестнадцать.

Она тут же пожалела о сказанном. Это было глупо. Теперь он решит, что она все еще пытается казаться для него взрослой. Андрей улыбнулся и достал свой мобильный.

— Малая, а продиктуй свой номер? Сходим в кино, погуляем, расскажешь мне, как живешь.

— Э-э, хорошо, конечно! Записывай.

Когда Вероника оказалась дома, ее сердце стучало, как отбойный молоток. Она сняла куртку, и в одном из карманов обнаружила пакет с чаем от Сан Сеича. Присев на корточки возле входной двери, она разрыдалась. Этот день принес ей слишком много разных эмоций. Она больше не могла их сдерживать. Слезы лились рекой, с каждой слезинкой снимая с ее плеч тяжесть прожитых событий.

Утром следующего дня Вероника ждала Витю под козырьком подъезда в ближайшем к остановке дворе. Ей по-прежнему плохо спалось ночью, но цвет ее лица стал более здоровым, так что она уже не выглядела, как ходячий труп. На ней по-прежнему не было ни грамма косметики, а одежду она выбрала пусть и не заношенную, но самую простую: джинсы и толстовку. Она решила, что теперь будет носить только удобные и практичные вещи. Больше никаких обтягивающих платьев и каблуков. В последнее время ей очень полюбились платья и чисто девчачьи предметы гардероба, но прихорашивания перед зеркалом отнимали кучу времени, и все ради чего? Все равно от этих каждодневных стараний не было никакого толку. Сегодня рано утром она и так уже достаточно постаралась — помыла голову, и довольно на этом.

Девушка заметила Витю, вышагивающего из-за угла. Уж кто-кто, а он явно не жалел времени, чтобы привести себя в порядок. Его небрежно уложенные волосы могли создать обманчивое впечатление, но Вероника не понаслышке знала, сколько времени требуется на создание столь идеальной небрежности.

— Доброе утро, — поприветствовал Витя. — Отлично выглядишь. Тоже начала программировать?

— Привет, нет, но спасибо за идею. Теперь буду всем отвечать, что программирую по ночам, а то вчера многие решили, что у меня рак.

— Что стряслось?

— Вечером в пятницу я узнала, что Ханин изменял мне с Мальцевой, когда мы с ним еще были вместе. Такие дела… Но сейчас я в порядке. Ну, почти. В выходные было раз в сто хуже. Я почти ничего не помню, но было такое чувство, как будто на моих нервах играл целый оркестр, а Ханин был его дирижером.

— Понимаю. Не буду врать, что этот концерт скоро закончится, но со временем станет легче. У меня было нечто подобное в прошлой школе. Мне очень нравилась одна девушка, но у нее уже был парень, и поэтому я ничего не предпринимал. Потом он ее бросил, и я начал за ней ухаживать. Как мог, учитывая, что все это происходило в восьмом классе. Мы начали встречаться, а потом ее бывший, который, кстати, бил и обзывал ее, попросил ее вернуться к нему. И она вернулась. Мне она даже ничего не сказала. Просто перестала отвечать на звонки. А потом я увидел их вместе. — Витя ухмыльнулся. — И на этом все. Правда, через месяц он опять ее бросил, и она снова начала мне звонить, но это уже другая история.

— Как это другая? — возмутилась Вероника. — Это же самое интересное! Рассказывай, не томи! Неужели ты ее простил?

— Нет, конечно. Я не даю людям второго шанса. И тебе не советую. Я сказал «другая история», потому что эта история уже не о нас, а о ней. А что там у нее сейчас, я не знаю. Я везде ее заблокировал еще год назад. Как видишь, сейчас я в полном порядке. И ты тоже будешь. — Витя по-дружески похлопал ее по плечу.

— Знаешь, что самое тяжелое? Видеть его каждый день. Без этого было бы куда проще.

— Можем натравить на него Костика, если хочешь, — сказал Витя, пожимая плечами. — Скажем, что Ханин тебя преследует. Моему братцу это покажется совершенно недопустимым, ведь преследовать тебя может только он. Но это уже крайние меры. И, чтоб ты знала, я их не одобряю. Я бы лучше посоветовал переключиться на что-то другое. Забить голову, чтобы мысли постоянно были чем-то заняты. Поверь, это самый лучший способ. Наш мозг способен генерировать ощущение страдания бесконечно, он получает от этого какое-то мазохистское удовольствие. Со временем это входит в привычку, и человек становится заложником своей драмы.

В Витиных словах определенно имелось здравое зерно. Вероника вспомнила свой плакательный плейлист, под который были пролиты литры слез. В какой-то момент она стала ловить себя на мысли, что грусть и жалость к себе приносят ей что-то вроде морального удовлетворения. Она буквально упивалась своим депрессивным состоянием и никак не могла остановиться.

— Знаешь, а ты прав. Начну заниматься алгеброй и физикой в свободное время. Числа неплохо отвлекают. Я, наверное, не почувствую даже землетрясение, если буду находиться в процессе решения какой-нибудь сложной задачи. Хотя это довольно странно, учитывая, что я гуманитарий.