— Говорят, что у сына Четвёртого Кадзекаге свадьба, — негромко ответил гончар.

— Сына Кадзекаге?.. — протянул Дейдара. — Разве он не ребёнок?

— Не нынешнего Кадзекаге, балда, а сына прошлого, — беззлобно фыркнул Нендо и добавил, понизив голос: — Этого парня прозвали «Пустынным Демоном», он глава одного из кланов шиноби. Таким нельзя упасть в грязь лицом. Много гостей, значит, и много посуды. Поговаривают, что его невеста вообще из другой страны, кажется, из Огня.

— «Пустынный Демон»… Кхм, — пробормотал Дейдара, вспоминая о джинчуурики Суны.

Помимо выполнения текущих миссий, одной из главных задач той организации, к которой Дейдара примкнул после побега из Ивы, был поиск джинчуурики. Они с напарником должны были разведать обстановку и узнать, где скрывается джинчуурики Скрытого Песка. Тот самый «Пустынный демон». Как недавно и давно это было…. Целую жизнь назад.

— Эй, Идара, — горшечник коснулся предплечья Дейдары, отвлекая от нахлынувших воспоминаний.

— Что?

— Тебе сколько лет уже, парень?

— В начале пятого месяца будет двадцать два, — он не счёл нужным врать по мелочи.

— Тебе бы тоже пора жениться, — подмигнул мастер Нендо. — На тебя давно засматривается Кама-чан. Ты вроде парень рукастый, тебя глина хорошо слушается, и твои фигурки неплохо расходятся, присмотрись к моей дочери. Боги не дали мне сыновей, но привели тебя ко мне.

От сказанных слов к горлу Дейдары подкатила тошнота.

— Боги ничего не смыслят!.. — резко бросил он горшечнику и вернулся в мастерскую.

Работа успокаивала, так что Дейдара раскрутил гончарный круг и от души шмякнул на него кусок белой глины. В гончарной Нендо делали керамику и фарфор, причём разный по качеству, прозрачности и крепости.

За полгода работы в мастерской Дейдара многому научился и почерпнул для себя новое. Белую глину, которой он когда-то пользовался для техник, в Стране Земли добывали возле горного перевала Конрин — в Цучидо. Оказалось, по другую сторону гор, возле города Санкан в Стране Ветра, на хребте Такаяма, тоже имелось богатое месторождение белой глины. По качеству она была даже лучше, чем в Цучидо, плюс мастер Нендо научил добавлять для достижения определённой степени пластичности различные фракции песка, который добывался как в карьерах у Тацумы, так и где-то возле Великой пустыни. В фарфор также вмешивали костяную золу, измельчённые минералы, а ещё мастер Нендо экспериментировал с температурой обжига и различными глазурями, которыми покрывала и искусно раскрашивала изделия та самая Кама-чан — дочь мастера. Всё это было интересно Дейдаре, к тому же в свободное от заказов время мастер разрешал ему лепить фигурки, и, что немаловажно, в лавке они не залёживались и вполне расходились среди туристов и местных жителей, создавая странное ощущение удовлетворения и, несмотря на состояние беспомощности, воодушевления. Дейдара делал «божков», копилки, вазы и домашние клумбы в форме животных, мини-окарины в виде птичек и прочие вещи. Конечно, они не взрывались, но хоть что-то на благо искусства.

Вращающийся сосуд, который поднимался под его пальцами, одновременно приносил радость созидания и словно отматывал жизнь назад, заставляя Дейдару вспоминать и думать о том, о чём думать и вспоминать не хотелось. Вот уже почти восемь месяцев он практически не ощущал чакру, не мог использовать даже простенькие техники. После встречи с тем странным «божеством», лишившим его сил шиноби, Дейдаре оставалось надеяться лишь на свои физические данные. Серьёзно урезанные способности он расценивал на уровень слабенького генина, то есть защитить себя от мелкого хулиганья или крестьян мог, а вот сразиться с каким-нибудь «охотником за головами», которые рыскали по дорогам в поисках отступников и нукенинов, — уже нет.

Дейдара был воспитан шиноби, и его учили, что, пока жив, ты можешь сражаться. И он сражался каждый день, в основном с самим собой. Насколько мог, терпел людей, работал, успокаивая себя, что период его беспомощности когда-нибудь закончится. В первые дни и недели было очень сложно, он был раздражён больше обычного: как будто мало ему отмерила судьба.

Такое состояние вкупе с несостоятельностью чуть не привело к фатальному исходу. Дошло до того, что он нарвался на большую компанию подвыпивших парней и чуть ли не впервые в жизни был серьёзно избит. До этого так физически больно и плохо Дейдаре было лишь однажды. Всю ночь он провалялся в какой-то грязной канаве, думая, что умрёт вот так: как ничтожный бродяжка, в безвестности, так и не отомстив, не достигнув величия, никому и ничего не доказав. Он всю ночь молился непонятно кому, обещая встать на тот путь, который указал ему неведомый жуткий дух, а потом забылся тяжёлым сном.

Утром Дейдара проснулся и почувствовал себя гораздо лучше, но встать всё равно не мог. В канаве он нашёл красную глину и белый глинозём и, чтобы чем-то себя занять и не думать о подвывающем от голода желудке, начал лепить фигурки, фантазируя о том, что взорвёт ими тех парней, которые его побили. Бесполезные игрушки, которые Дейдара расставил вокруг себя, привлекли внимание Камы-чан — шестнадцатилетней дочери мастера Нендо, которая пришла, чтобы собрать немного местной почвы для добавки в будущий фарфор. Девушка заговорила с ним, а потом привела отца, который давно искал помощника.

Прошедшие полгода были в какой-то степени счастливыми для Дейдары, но слова и предложение мастера разбередили куда более глубокие раны, вновь наполняя злостью на весь мир, напоминая об ущербности не только в среде шиноби, но даже в сравнении с простыми людьми. Заполняющий душу гнев заставил пальцы сжаться, словно удушая невидимое скользкое горло, и будущий кувшин был испорчен.

Дейдара до крови прокусил губу, сдерживая глупые слёзы, и понял, что в этот раз созидание ему не поможет. Он сполоснул руки, вышел из чёрного хода во внутренний двор, в котором был вкопан столб, обмотанный бамбуковой верёвкой. В подобные минуты Дейдара, разбивая в кровь кулаки, выплёскивал всю свою ярость и бессилие на самодельную макивару.