– Ты побуянь мне ещё тут, – холодно произнёс Канцлер, но затем сменил гнев на милость: – Я получил отчёт, о травме Кирилла знаю. Более того, одну из наших целительниц я уже отправил к нему.

– Эм… благодарю, Александр Борисович, – опешил от приятной новости Министр. Целительницы – очень редкие и чересчур своевольные дамы. И так получилось, что у рода Волынских в данный момент не было ни одной целительницы.

В то время как у Годуновых их было аж четыре.

– Не стоит, – отрезал Годунов, сделав глоток коньяка. – Так вот, отчасти я тебя понимаю. Но как Канцлер поддержать твой гнев не имею права. К тому же, ещё до начала сегодняшних поединков у меня состоялся весьма занимательный разговор с её светлостью великой княгиней Тверской.

Волынский попытался удержать невозмутимую маску на лице, но опытный глаз Годунова заметил, как на миг дёрнулись ресницы его товарища.

– Её светлость использовала право «Срочной встречи», чтобы поговорить со мной, – убаюкивающим тоном произнёс Годунов.

– Должно быть, ситуация в самом деле серьёзная, раз великая княгиня решила истратить столь ценное право, – изобразил любопытство Министр. Он прекрасно знал, что великокняжеские рода раз в год могут потребовать экстренной аудиенции с правителем империи или Канцлером, а простые княжеские рода раз в два года.

– Год кончается, Миша, – ровным тоном ответил Годунов. – И право вскоре обновится. Её светлость поступила мудро и потому смогла вовремя поведать мне о нападении на Аскольда Игоревича Сидорова. А до нападения была попытка подкупа. Слышишь, Миша? Кто-то пытался вывести из игры участника всеимперского турнира! – пророкотал Канцлер.

Министр снова сжал кулаки и решительно поднял взгляд на собеседника. Пусть оба этих мужчины были Гуру, пусть оба наделены огромной властью…

Боярин Волынский чувствовал, как его вжимает в спинку кресла тяжёлый взгляд Канцлера. Единственный маршал Российской Империи перед взглядом Канцлера ощущал себя зелёным солдатом, которого отчитывает суровый офицер.

И всё же он смог сохранить достоинство. Медленно поднявшись, Волынский склонил голову перед Годуновым:

– Прошу прощения, Александр Борисович. Виноват. Признаю, это я пытался не допустить Сидорова до турнира. Но я делал это в первую очередь исходя из интересов Российской аристократии. Я считаю невиданной наглостью то, что простолюдин может выиграть всеимперский бойцовский турнир.

– Сядь, – прорычал Годунов, и Волынский, коротко кивнув, быстро вернулся в своё кресло. – Я… Разочарован, Миша. Но благодарен, что ты не попытался обмануть меня и всё рассказал сам. Что с твоим… одноглазым Мастером?

– Тайно выслал его из столицы, Александр Борисович.

– Понятно. А теперь объясни мне, Миша. Как вообще этот парень умудрился ранить твоего Мастера в бою против двух Мастеров? И как после этой стычки он смог выйти на арену и с одним покровом одолеть твоего сына? Одним ударом, между прочим.

– Не знаю, Александр Борисович, – сквозь зубы процедил Министр. – Я исходил из того, что этот… выскочка самородок-Мастер. Но слабый и плохо обученный. Два Мастера должны были без труда справиться с поставленной задачей. Но понесли потери. И всё же задачу выполнили. По моим расчётам даже после вмешательства целительницы, мерзавец не смог бы на равных сражаться с Кириллом.

– На равных он и не сражался, – хмыкнул Годунов. – Миша, во сколько лет ты стал Гуру?

– В тридцать девять, Александр Борисович, – ответил Министр, не показывая удивления неожиданным вопросом.

– Очень достойный результат для самородка из древнего рода, – покивал Канцлер.

– Но до вас мне далеко, Александр Борисович.

– А что до меня? Я стал в тридцать два. Но что если этот простолюдин приблизился к высшему рангу в семнадцать лет?

– Прошу прощения, Александр Борисович. Но это звучит слишком невероятно. Я могу поверить, что он… уже полноценный Мастер, а у Оболенских превосходная целительница, а может быть в довесок к ней и какие-то неизвестные могущественные целительские артефакты. Но чтобы почти Гуру…

Годунов, внимательно наблюдавший за реакцией Волынского, вновь сделал глоток коньяка и спокойно произнёс:

– Да, твой вариант более реален. Но даже полноценный Мастер в семнадцать лет без должного обучения и древней крови – вот кто настоящий самородок.

– Может быть, он чей-то непризнанный ублюдок? – внезапно озарило Волынского.

– Может быть. Но возможное присутствие в нём древней крови не отменяет уникальность юноши. Этот юноша, Миша, по праву добился участия в полуфинале всеимперского турнира. И любые посягательства на него – посягательства на империю.

Глаза Волынского округлились, и он склонил голову из положения сидя.

– Прошу прощения за свои действия, Александр Борисович. Но…

– Хватит, – устало повёл своей огромной ладонью Канцлер. – О том, что ты сделал, никто не должен знать. Благо прямых доказательств у её светлости нет. Но я не могу просто так закрыть глаза на произошедшее. Не после того, как Надежда Григорьевна инициировала «Срочную встречу». Я должен разобраться с этим инцидентом. С её светлостью мы договорились о неразглашении. Прямом неразглашении, так что не удивлюсь, если она уже начала распускать слухи. Это мелочи, но тебе стоит обязательно посетить финал турнира и, если Сидоров вдруг выиграет, поздравить его.