— Привет, — сказала она, усаживаясь на табурет.

— Это тебе привет. Ты нашла сегодня какие-нибудь хорошие зацепки?

— Может быть. Если ты купишь мне выпить, я расскажу тебе пикантные подробности.

Его глаза весело прищурились, когда он потянулся за стаканом.

— Старомодно? — он спросил.

— Определенно. Спасибо.

Сегодня его бледно-голубая с серыми вставками рубашка была застегнута на все пуговицы, а открытый воротник светился на его коже. Какое-то мгновение она смотрела на впадинку у него на шее, воображая, что могла бы свернуться калачиком прямо там, в постели. Прислушиваясь к его сердцебиению, его ровность заглушала все, что она не хотела знать о своей жизни.

Черт. Она заставила себя отвести взгляд. Возможно, он и был подходящим человеком, но сейчас было неподходящее время. Она прибережет его для следующего кризиса среднего возраста. Вернется обратно в Биг-Сур с новыми сиськами и красным кабриолетом и переспит со всеми горячими барменами отсюда до Сан-Диего.

— Сегодня вечером играет оркестр, — сказал он, — если ты хочешь немного побыть здесь.

— Он хорош?

— Достаточно хорош, чтобы я им заплатил. Достаточно посредственен для того, чтобы это было только на одну ночь в неделю.

— Ха. Ну, если нет лучшего шоу в нескольких минутах ходьбы отсюда, я думаю, что он достаточно хорош для меня.

Он пододвинул ей бокал, затем положил еще одну вишенку в стакан, прежде чем закинуть другую в рот.

— Теперь расплачивайся, — приказал он.

— Ладно. Ты когда-нибудь слышал термин «фрик Иисуса»?

— Конечно. Христианские хиппи.

— Неужели я единственная, кто этого не знал? У нас на Среднем Западе таких нет! В любом случае, очевидно, маленькая коммуна Джейкоба была не столько о свободной любви, сколько о возвращении хиппи к Господу.

— Оу. В этом есть смысл.

— Какой?

— В том, что я слышал, были какие-то зловещие нотки. Что-то вроде огня и серы (прим.: используется для обозначения угрозы Ада или проклятия после смерти).

Ханна наклонилась вперед, обеими руками обхватив стакан, словно это был якорь.

— В самом деле?

— Да. На самом деле, сегодня утром я видел свою маму, и она сказала, что ей жаль тех бедных грешников, которые отклонились от слова Божьего.

Ханна улыбнулась.

— О, и она тебе сочувствует?

— Несомненно. Она думает, что если я начну ходить в церковь, то смогу подарить ей внуков.

Она чуть не поперхнулась виски.

— Это будет более вероятно, если ты пропустишь церковь и останешься в постели.

— Я пропущу эту теорию мимо нее.

— Должна сказать, это облегчение — знать, что я не единственная, кто разочарована в продолжении рода.

— Эй, по крайней мере, ожидания заканчиваются для тебя в определенном возрасте. Мне почти пятьдесят, а мама все еще уверяет, что у меня полно времени.

— Не волнуйся, это так и есть.

Он швырнул в ее сторону барное полотенце.

— Лучше прикуси язычок.

— Хорошо, но тогда ты не получишь самого пикантного лакомства.

Габриэль оперся бедром о стойку бара и уставился на нее.

— Выкладывай.

— Ее звали Рейн. Мою маму.

Рейн. Это имя тоже заставило его улыбнуться, и ей это понравилось.

— Я знаю, что здесь прошла, наверное, сотня девушек по имени Рейн, но это хоть что-то.

— Это здорово. Как ты об этом узнала?

— Я заставила сказать мне об этом старого разнорабочего в гостинице. Джо. Ты его знаешь?

— Не совсем. Видел его здесь. Он не совсем социальный тип.

— У меня определенно было такое чувство. Ты ведь не думаешь, что он опасен?

Габриэль пожал плечами.

— Насколько я слышал, нет.

— Во всяком случае, он признался, что остановился в скале Джейкоба на несколько месяцев, прежде чем все стало слишком церковным. И он назвал мне имя Рейн. После того, как я погналась за ним. Я очень горжусь собой. Это был великий момент Скуби-Ду.

— Может быть, тебе стоит подергать его за бороду и посмотреть, действительно ли он Дождь под этой маской.

— Хороший совет. Попробую в следующий раз.

Она заметила, что его взгляд скользнул в сторону столовой, и наклонила голову.

— Продолжай. Я отняла у тебя слишком много времени.

— Нет, но я должен сделать обход.

— Ну конечно. Но, о! — она порылась в сумочке в поисках жесткого сложенного листа бумаги. — Извини, еще на одну секундочку?

— Конечно, — он прислонился к стойке бара, ожидая, когда она развернет бумагу и подвинет ее к нему.