Составлять заключение о причинах смерти санитару никак не положено, это дело эксперта. Но у эксперта нынче выдался юбилей тёщи. Пропускать это мероприятие было нежелательно – по дипломатическим соображениям, а также по причине большого кулинарного мастерства именинницы. Поэтому эксперт, выкатив бутылочку отличного коньяка, попросил Константина Васильевича, квалифицированного медика, выручить – произвести вскрытие и написать черновик заключения. Эксперт, в ясных случаях, уже не раз прибегал к помощи Руденко. Нынешний случай не обещал никаких сложностей, ибо и без вскрытия было понятно, что погибший отнюдь не отравился.

Прохорчук Виктор Сергеевич, 1916 года рождения, и без дурацкой дыры имел веские причины для того, чтобы расстаться с жизнью: множественные открытые черепно-мозговые травмы, обширное кровоизлияние в мозг, травмы мозга осколками костей черепа. В административном кабинете, проявляя признаки нетерпения, товарищей дожидался коньячок – лишнего геморроя совершенно не хотелось. Быстренько проделав для очистки совести положенные действия, Руденко зашил тело. Покуда он набрасывал заключение, где ни словом не упоминалось о загадочном отверстии, Бредихин порезал батон и открыл банку с кабачковой икрою.

По школьным коридорам он, как и прежде, ходил с робостью, и однажды мальчик понял: если он, в самом близком времени, не отважится на настоящий поступок, то робость возьмёт верх, и все его занятия окажутся бесполезными, а надежды – тщетными. «Завтра!» – сказал он себе… и всей душой прочувствовал мудрость английской пословицы: завтра – не наступает. Или сегодня, или…

От мысли об этом «или» ему стало так горько, что на следующей перемене он бегом выбежал из класса и помчался по школе, высматривая Витю. Второгодник – куда б ему деваться – обнаружился очень скоро. Витя не спеша прогуливался по коридору, и лицо его выражало всегдашнюю наглость и отсутствие определённых планов. Навстречу ему, с поджатыми губами, выступал отличник. Чем ближе подходили они друг к другу, тем больше таяла решимость отличника, и тем назойливее звучал в душе его шепоток: «Давай как-нибудь в другой раз…» Не обрати в ту минуту Витя на него внимания – и, может быть, вся жизнь отличника сложилась бы иначе; но, ни сном ни духом того не ведая, двоечник оставил в тот день свой след в страшных событиях, что свершились спустя многие годы.

Отсутствие планов начинало тяготить лоботряса, и он, только затем, чтоб хоть как-то заполнить пустоту существования, с ленцой отвесил пай-мальчику подзатыльник.

Пай-мальчик побелел от ужаса, но всё же нашёл в себе силы выставить левую ногу вперёд, слегка присесть, и, отведя правую руку чуть назад, резко, с выдохом, направить кулак прямо в нос Вити. В этот миг отличнику до зарезу нужно было хоть какое-то, пусть малюсенькое, чувство успеха, промахнись он – пиши пропало. И – ура! – под костяшками кулака что-то невыразимо приятно смялось и хлюпнуло.

По физиономии грозы школы в два ручья побежала кровь. Сказать, что Витя опешил, значит ничего не сказать. Воспользовавшись замешательством, гордость школы ударила его в грудь – правой, а затем левой рукою, и оба раза – очень больно. Растерялся, испугался хулиган, и сладким, невыразимо сладким был этот испуг для хорошего мальчика. Витя попытался врезать наглецу, вложив в удар всю свою ярость… и отчаяние. Но отличник легко отбил выпад, и лицо его вытянулось от изумления: «Да Витя-то… оказывается, совсем не умеет драться?!»

Потрясённые ученики жались к стенам; встревоженные шумом, из учительской сбегались учителя. На глазах у всей школы Витя, великий и ужасный Витя, размазывал кулаком по лицу кровь… и слёзы. Рядом, с торжествующим и вместе растерянным видом, столбом застыл примерный пионер. И даже на улице слышны были негодующие женские крики: «Витин, Витин! Совсем обнаглел, идиот! Педсовет! Родители! Бандит!»

Сквозь многолюдный город брела безумная девушка.

Тело её в одну страшную ночь чудом уцелело; а душа, юная доверчивая душа её навеки умерла, растоптанная зверем в человеческом облике и отравленная смрадным его дыханием.

Девушка шла против течения суетливой человеческой реки, словно не видя потока: не ускоряла, не замедляла свой шаг и ни на пядь не уклонялась от прямого пути. Река удивлённо расступалась перед нею. Прохожие отшатывались, освобождая путь, оглядывались вслед тонкой фигуре в странном одеянии и покачивали головами.

Девушка была безумна много дней. Когда-то прекрасное лицо её исхудало и приобрело мертвенный землистый цвет, и без того большие глаза распахнулись во всю ширь, да так и застыли, превратившись в два чёрных колодца. В глубине этих колодцев не виделось ничего: ни страдания, ни мысли, ни надежды. Девушка не узнавала ни отца, ни мать, и ни единого звука много дней не слетало с бескровных губ её.

Девушка брела вдаль, и взгляд чёрных колодцев, сосредоточенный и пустой одновременно, падал на лица встречных мужчин, заставляя их вздрагивать. Но взгляд не задерживался нигде дольше одного мгновения и, едва коснувшись чьих-то черт, скользил дальше. Человек, которого она искала, был уже близко.

Человек не боялся встречи. Он не просто не верил в это событие – он точно знал, что такое невозможно. Статный мужчина с профессорской бородкой твёрдо шагал по улице, с небрежной элегантностью неся дорогой портфель, и вид его выражал интеллигентность, положительность и деловитую озабоченность. Это вполне соответствовало действительности: мало ли забот у примерного мужа, строгого отца, заместителя заведующего кафедрой и секретаря партийной организации факультета.