— Паша… — ноги не слушаются, а этот изверг выше ешё намного. Руки тяну к нему, пальцы чтобы запустить в его волосы. Обнимаю за шею. Он поддаётся, наклоняется ко мне, носом утыкается мне в мою шею, забираясь под воротник. Потом выше, и уже не носом трется, а целует. Чувствую, как защипывает кожу губами. И жадно так, подбираясь ближе к кромке волос.

— Не отпущу никуда, — обнимает, прижимая к себе, а сам уже губами схватил меня за ухо. Так нежно, что я если б смогла бы, взвыла. Или в обморок грохнулась.

И я и грохнулась. Только не в обморок. А кулем упала на пол. Вот как стояла, так по стеночке вниз и скатилась, стоило только Паше на секунду руку с меня убрать.

— С тобой что, Мороженка? — он испугался, кажется, присел рядом. А я глаза поднимаю, а у самой сердце ухает, и говорить страшно. Так и не узнаю, как быть с мужиком, от одного вида которого дрожат колени, от которого ты бы детей рожала, потому что тебе мать природа велит заполучить эти прекрасные гены. Который тебе всегда нравился, с первого взгляда, с первой встречи. А тут вдруг совесть или дурость. И говоришь ты ему, смотря в красивые его глазки:

— Я так не могу, Паша.

Он на меня какое-то время молча смотрит. Потом поднимается и бросает:

— Сиди здесь, — и уходит обратно на кухню.

А я и посижу. Всё равно двигаться не могу. Смелости не хватает. Зима на дворе, не лето — быстро в двери выскочить, пока он там на кухне ходит, не выйдет. Пока сапоги обуешь, пока шубу наденешь. Застукает за попыткой бегства.

Действительно, только собиралась подняться, вернулся. Сел опять со мной рядом — напротив. Подал стакан водички. Перед этим сам половину выпил. Я схватилась было за стакан, поняла, что у меня ещё и руки дрожат. Стыдоба какая!

Тогда Паша сам меня напоил водичкой, как маленькую, стакан отставил, моё лицо в свои руки взял. Опять он! Ладони горячие, и я ничего с собой сделать не могу, тянусь к нему, так хочется поласкаться. Как кошке бродячей — поластиться. Вдруг в последний раз?

— Не можешь, значит… Дети дома с бабушкой, муж на вахте, — Пашка опять внимательно на меня взглянул. — Не надо было тебя сюда привозить.

О чём он хоть думает, когда так смотрит? Пожалел, что привёз меня? Ну вот я такая глупая и нерешительная оказалась. Пусть какая-нибудь другая женщина Пашкину семью рушит. Не смогу себе простить, если это буду я. В том числе я. Хоть последней, хоть предпоследней в списке. Хоть затеряюсь где-нибудь в этой веренице.

— Отвезу тебя домой, — он внезапно наклонил к себе мою голову и крепко поцеловал меня в макушку. А потом в лоб. Мы какое-то время так и сидели, и я чувствовала его губы у себя на коже и его руки на своих плечах. И никакой трикотаж меня не спасал, так горело тело. Я в эту минуту подумала, что и очень счастлива, и очень несчастна одновременно.

Счастлива оттого, что, оказывается, я, тридцатичетырехлетняя уставшая женщина, могу так ярко кого-то хотеть и что-то чувствовать, и что есть в природе мужчины, которые такое чувство вызывают. А несчастна, потому что гложет меня досада за глупость, несмелость, стыд. За совесть, которая и не совесть, а мой страх. Как ни крути — Паша быстро найдет другую. А из-за моего отказа к жене не вернется. Никому я лучше не сделала. А все же поднялась, кое-как ноги в сапоги засунула, взялась за шубу.

— Паша, ты не провожай меня. Я тут совсем недалеко живу. Дворами будет меньше пяти минут.

— Ночью побежишь дворами? — удивляется он, а сам уже надевает куртку.

— Да не ходи со мной, — уговариваю я, шубные крючки ища непослушными пальцами, — какая ночь? Одиннадцать, народ ещё во всю гуляет.

Дети мои, конечно, спят уже. А мне завтра на работу. Ещё надо встать пораньше, художество это под глазом как-то замазать…

— А свои продукты забирать не будешь? Они у меня в багажнике, — напоминает мне Пашка.

— Так… Открой мне машину, как я выйду, а потом сразу закрой. Наверняка ты это можешь с телефона сделать? — предлагаю ему. Видела, что пользуются люди таким приложением — удобно очень.

— Хватит уже выдумывать. Обещал подвезти домой, подвезу, — Павел взял ключи и вытолкал меня за дверь.

На улице я уже не сопротивлялась. Не хотела, чтоб он опять уговаривал меня, силком садил в машину. Отвезет так отвезет. Только непонятно, как вести себя? Опять изображать случайно встретившихся одноклассников? Или уж теперь молчать?

Но Паша Птолемеев не умеет молчать.

— В какой хоть кондитерской работаешь, Морозова?

Терешниковой он меня, судя по всему, называть никогда не будет.

— Да вот здесь недалеко, за углом же, — и я сказала ему и название, и адрес.

— Так я заходил к вам, — удивляется Пашка. — И что, ни разу не застал тебя?

Три раза застал. А так как я последние пять дней работаю без сменщицы, не по обычному графику два через два, а каждый день — с восьми до восьми, то не застать меня у Пашки не было шансов. Такой график, конечно, всякому трудовому законодательству противоречит, но очень уж мне деньги нужны перед новым годом, да и сменщица заболела. Вот и сошлось…