Различные сыры, ярой поклонницей которых она была уже очень давно, на воскресном обеде, в неукоснительном порядке, их количество должно было превышать более трёх. На десерт – малиновая тарталетка с песочным тестом, английским заварным кремом и свежими ягодами малины, к которым она также добавила листочки ароматной мяты, росшей в цветочном горшке на газоне перед домом. Миле нравилось смотреть на красиво приготовленные блюда, оригинально украшенные, с идеей декора, идеально совпадающей с темой обеда. Конечно же, такие изыски готовились не каждый день, но она старалась всегда хоть немного украсить даже банальное пюре или макароны, в любой салат можно внести немного фантазии и смелости, изменить стиль подачи.

После обеда Мила засобиралась на море. Без него она уже не могла существовать. Оно стало её лучшим другом и местом, где можно было свободно дышать, витать в облаках, медитировать и представлять будущее. Когда они в прошлом году на несколько недель уехали в гости к сестре Филиппа в Париж, она так скучала по лазурному морю, по его йодистому запаху, что по возвращению из пыльной и шумной столицы, она бежала к нему, как к долгожданному возлюбленному на свидание и заплакала, вздохнув наконец-то этот дерзкий и бодрящий воздух. Волны бились о берег и лёгкие хлопья пены летели в неё снежками. Она плакала солёными слезами нахлынувшего счастья и рассказывала, как она тосковала без него.

Хотя было ещё довольно прохладно, Мила сняла обувь и пошла босиком по песчаному пляжу, потом по кромке воды, ощущая всей кожей босых ступней приятную прохладность накатывающих и шуршащих волн, поющих свою вековую песню о безбрежности мира, о такой малости человека перед могучей стихией, о красоте и страсти, о творении и умирании…

Вдали заалел парус. Мила рассмеялась. Этого не может быть! Здесь иногда ходили парусники, в основном, спортивные, разрисованные различными рекламными проспектами, иногда белые с синей полосой, или сине-бело-красные, как французский флаг, а тут – настоящий алый парусник. Он мчался по волнам из Гавра, светлые портовые строения которого можно было рассмотреть в хорошую погоду.

– Парус, парус, расскажи мне, не ко мне летишь ли ты? Ты мне несёшь весточку от Грэя?

Мила смеялась радостно, как ребёнок, ей захотелось стать Ассоль. Она начала представлять в своём виртуальном мире, как прекрасный молодой капитан плывёт к ней, и наилучший оркестр играет прелюдию их встречи. Она уже различала его тонкий бледный профиль с вьющимися волосами, разглядела блестящие от нетерпения глаза за дымкой морской пыли, а она, вся такая воздушная и юная, стоит на берегу в длинном лёгком платье, таком же алом, как и паруса, и, протягивая навстречу руки, поёт гимн любви, сияет и трепещет от предвкушения встречи с любимым. Чайки летели к почти призрачному паруснику, и тоже что-то кричали.

Быль смешалась с иллюзией, Мила, отчасти в роли юной Ассоль с тающим трепетом в груди, наполовину в теле взрослой женщины вздрогнула, словно очнулась после долгого сна и посмотрела на часы. Она более полутора часов на берегу моря и не заметила, как прошло время. Если кто-то наблюдал за ней, он мог бы решить, что это немного странная, полоумная женщина, но ей было всё равно. Она дышала молодостью, радостью и предвкушением долгожданной встречи двух любящих сердец, которые она так явно представляла и осязала всеми чувствами, струнами души.

С раннего детства у Милы присутствовала способность легко рисовать в своём воображении несуществующих людей, их внутреннее содержание. С 7 лет она с упоением зачитывалась книгами: фантастические истории и сказка о Волшебнике Гудвине были её первым приобщением, а к 14 годам Мила, которую обожали старенькие сухонькие библиотекарши из городской библиотеки, читала почти круглосуточно, проживая бурную внутреннюю жизнь книжных персонажей, а своя собственная ей казалась такой скучной, болезненной, с вечными простудами, холодными зимами и пьющими родственниками, с их бытовыми пошлейшими разговорами о дровах и огородах, с постоянной нехваткой денег.

Куда интереснее было проживать внутри себя очень дерзкие отношения Милого друга и его любовниц, как она любила и страдала в образе мадам Бовари, она видела себя на балах в кружевных, нежно пастельных платьях с глубоким декольте. Мила принимала королевских особ в своих будуарах; она танцевала в версальской оранжерее, она была отравлена Миледи в монастыре; захлёбываясь слезами, годами ждала любимого из тюрьмы; она бесстрастно поднималась на эшафот. Мила жила в том виртуальном мире придуманных фантазий, куда она вкладывала свои настоящие чистые чувства, изнемогая от невозможности и жаднейшего желания пережить всё это самой, и не умереть, а снова, как птица Феникс, возродиться и играть, наслаждаться победами и проигрышами.

Эта виртуальное бытие было более реальным, чем её настоящая жизнь в закрытом городе, со многими ограничениями, где мама и папа послушно исполняли роли рабочих. Мама работала закройщицей на швейной фабрике и всегда носила в сумочке огромнейшие и тяжеленые ножницы, которыми она резала трикотажное полотно. Они же служили ей надёжной защитой на случай нападения возможного насильника, когда она возвращалась одна после ночной смены через тёмные и опасные переулки около железнодорожной станции. Мама, наделённая своеобразным чувством юмора, иногда подкладывала своим коллегам кирпичи в сумку, завёрнутые в тряпочку, и те, недоумевая, тащили этот груз домой, и потом после всех разоблачений, сколько было смеха или обид.