Потом, на какое-то время, она улетела по делам в другое пространство, а когда вернулась, то увидела, что у неё в гостях находится очень много незнакомых ей людей. Они проникли скорее всего из соседней комнаты, нежилой, до этого момента. Там были в основном семейные пары с детьми, они беспрепятственно располагались в её доме, раскладывали свои вещи, кушали на полированной мебели, дети бегали и разбрасывали мусор. Мила пыталась с ними общаться и выпроводить их к себе, но взрослые люди её не слышали и не видели, а малыши, казалось, замечали её, но общались как с привидением.

После нескольких безуспешных попыток разобраться с этим неуправляемым табором, Мила предпочла проснуться и сразу же забыла этот сон, так как услышала стон Филиппа. Супруги давно спали в раздельных спальнях, она в своей светло-бежевой с кокетливой мебелью из черешневого дерева, собранной мастером эбенистом; картинами с балеринами; толстыми стопками книг на винтажном столе; тонконогим туалетным столиком со старинным зеркалом, глядясь в которое так легко было себя представить дамой 17 века. А супруг в своей мужской, сине-серой с основательной массивной мебелью, набором плотника и болгаркой под кроватью, кипой газет с обведёнными результатами скачек и биржевым прогнозам на полу, пепельницей.

Филипп, спиной опираясь на подушки, полусидел на кровати, его лицо было очень бледным, губы посинели. Он тихо стонал, из уголка рта текла слюна. Его состояние напоминало диабетический обморок. Миле не удалось разбудить мужа с первого раза, спотыкаясь о разбросанные газеты, она побежала на кухню за апельсиновым соком и сладким печеньем. Только с третьей попытки, когда она осмелилась слегка ударить его по лицу, Филипп очнулся, как будто не узнавая, оглядел Милу и комнату мутным глазом и снова застонал. Он был таким слабым, рука беспомощно цеплялась за её плечи, слова выпадали из его рта в беспорядке и не могли сложиться в осмысленную фразу.

В 3 часа ночи Мила позвонила в службу спасения. Молодые, крепко-сложенные парни и высокая хрупкая девушка в синей униформе и берцах ловко уложили Филиппа на носилки, подключили к нему разные проводки и увезли в больницу скорой помощи. Она осталась сама в большой квартире, удивлённая своему спокойствию, спать уже не хотелось, только какая-то навязчивая, но неуловимая картинка из сна стояла перед глазами.

Первый раз, когда Филипп серьёзно заболел в её родном Саратове, она очень испугалась, и так сильно переживала за супруга, что впоследствии ей пришлось обращаться к психологу из-за излишней тревожности и эмоциональной зависимости. У него случился микроинсульт – правую сторону тела частично парализовало, лицо съехало, как у перестиранной маски. Так как ВИП-палата в этот момент была на ремонте, Филиппа положили в обычную палату с парализованными старичками, ходящими под себя и полу-умирающими спившимися мужчинами. Запах в битком набитой палате был такой плотный, что казалось, эту плохо пахнущую субстанцию можно было потрогать руками. Койки стояли тесно, и медсестры, уворачиваясь от рук шаловливых старичков, с одной стороны, иногда вынуждены были садиться на колени к больным на соседних кроватях.

Филипп почти не говорил по-русски, но был дружно принят в этот колоритный коллектив. Даже дородные дамы-поварихи, развозившие порционные кисели и пюре с неизменной селёдкой в громадных чанах, в своих почти белых халатах, ластились к благородного вида седовласому иностранцу, и отваливали ему непомерные порции гречки с подгоревшим гуляшом или припрятывали лучший кусочек курицы. В первые дни французский пациент презрительно осматривал и обнюхивал больничную еду, поэтому Миле приходилось привозить ему в больницу приготовленные ею вегетарианские салатики и запечённую рыбу, помогать одеваться и кушать, но потом ему понравился этот безумный фольклор, и он приноровился есть левой рукой.

Часто Филипп звонил ей домой, и задыхаясь от хохота, рассказывал невероятные картины местной тусовки, которые ему ранее даже не снились. Особенно эпохальными были его рассказы о двух конкурирующих старичках, довольно серьёзно парализованных, но тем не менее, они вели себя как настоящие бойцовские петухи, бросались друг в друга памперсами, пытались пописать на кровать противника, и плевались чаем. На третью ночь после его инсульта ей приснился страшный сон, в котором увидела уходящий силуэт мужа на фоне свечи, подскочила и начала молиться за него, Мила плакала и просила Бога о милости. Она не смогла бы пережить его смерть.

На следующее утро, когда она приехала в нему в городскую больницу, от медсестёр она узнала, что умер его сосед по палате. Филипп тоже мог уйти, так как спросонья встал, чтобы пойти в туалет, но поскользнулся и начал падать. Если бы не проходивший мимо медбрат, который вовремя его подхватил, то возможно, и он сегодня бы не проснулся. Но все следующие его походы в больницы с инсультами в Саратове и диабетическими комами во Франции, Мила проживала более спокойно, так как видела, что это следствие его неразумного образа жизни, потакающего себе во всём бодрящегося старичка рядом с более молодой женой.

Мила включила компьютер, и снова просьба о знакомстве от незнакомца. На фото – очень привлекательный мужчина 50 лет, хорошо одетый, солидный, с дорогими часами на левой руке на фоне яхт. В этот момент, возможно ещё спросонья, она даже не отдавала себе отчёта в том, зачем, она приняла его в друзья. И тут же благополучно забыла об этом, так как нашла очень интересную психологическую статью о принятии себя и других, такими, какие они есть. Умом она понимала, что многих людей у неё получалось принимать с их экзотическими и раздражающими привычками или способностями, каких у неё не было, на незнакомых или малознакомых она редко обижалась, часто воспринимала поверхностно, как декор или массовку, за что её часто обвиняли в равнодушии и холодности. Но к близким, друзьям, любимым людям и к семье у неё были свои счёты, иные отношения, основанные на взаимных ролевых играх, совместных сценариях. Тут были и обиды, и непонимание, ревность и страдания.