Он смешался, точно застигнутый за чем-то непристойным. Диана поняла, что с этим вопросом он признался в том, что наблюдал за ней спящей. Она сама не ожидала, что это отзовётся в ней волнением. Но решила во что бы то ни стало сохранять всегдашнюю невозмутимость, и вполне преуспела.

— По правде сказать, я почти не запоминаю свои сны. Досадно, право. Когда приходят, они сильны, будто реальнее самой жизни. Но развеиваются без остатка.

— Ваше лицо... — В виду замка дорога расширилась, и ведьмак ехал вровень с каретой, склоняясь к самому окну, чтобы говорить тише. — Вы словно бы потеряли кого-то дорогого в своём сне.

— Возможно... я всё равно ничего не могу вспомнить, как ни старалась. Даже оставляла письменный прибор у постели, представляете? Ну что за нелепость. Но эти сны застают там, где нет ни бумаги, ни чернил. Вот как теперь, например.

Губы пекло, и Диана невольно прикоснулась к ним кончиками пальцев. Иленгар сосредоточенно смотрел на дорогу. Милостивая Хозяйка, что ещё было в её сне, и что из этого прочёл в её лице ведьмак?

Мэтр Грайлин всхрапнул, как стоялый жеребец, вертикально утверждаясь на сиденье и усиленно моргая.

— Ну, расщебетались... — Грайлин всегда был глух, как тетерев, и при нём можно было хоть строить планы о мировом господстве, хоть делиться альковными сплетнями — дальше тугих ушей колдуна это не уйдёт. — Не сверни шею, негодный мальчишка. Твоё дело за дорогой следить, а ты того и гляди к нам в окошко влезешь.

— Слежу, мэтр Грайлин, — с почтительностью отозвался Илле.

— Ну-ну, — не смягчился показным смирением старик. — Да гляди, не слишком выставляйся там, в Арвете.

— И в мыслях не было, мэтр Грайлин.

— А почему нельзя выставляться? — пискнула Йолль, до сей минуты взиравшая на ничем не примечательный замок, разинув рот.

— Да потому что изо всей этой затеи слишком явно торчат ведьмацкие сапоги, — брюзгливо проворчал старик. — А тебе, милочка, вовсе не худо бы завязать рот платком.

— Что ж тут, в Арвете, все служанки такими чучелами ходют? — ахнула Йолль.

— Тьху! — плюнул Грайлин, и они въехали в ворота.

(Сантана. Год 963-й)

Столица предстала Эджаю столь же прекрасной, как и в день, когда он покинул её пределы, чтобы отправиться через весь Предел, в далёкий Телларион. Как и в иной день, когда впервые возвратился из Теллариона. Между двумя этими днями прошло порядком времени, он вырос на востоке... но тогда было счастье, счастье возвращения домой. Он вырос, но в нём было желание детски озираться, подмечая малейшие перемены, произошедшие за время отсутствия, сличать с тем образом родного города, что дышал в памяти.

Теперь же знакомые с детства места ничего в нём не затронули. Долг. Обязанность. Повинность.

Провинность.

Эджай мог преодолеть весь путь и с незрячими глазами, помня каждую выемку на мостовой и скол на ступени... Впрочем, ему бы не позволили сбиться. Теперь у него было сопровождение. Воины правящего дома чеканили неслышимый шаг.

Уже в замке Эджай едва замедлился. Не в малодушном стремлении отсрочить минуту встречи. Поспешность была чужда здесь. В самом воздухе этого места разлился дух древности. Забытой силы и позабытой магии. Эджай шёл по отполированным временем каменным плитам, тем же плитам, по которым на протяжении веков ступали герои Предела, правители, мудрецы, воители, маги. Эхо поступи великих поныне звучит под здешними сводами, презрев суетный бег времён. Проникает в сознание, говоря о вечном, о славе, памяти...

В одной из глубоких ниш крытой галереи помещалось изваяние не намного менее древнее, чем сам замок. Эджай всмотрелся в высеченные черты, лишь едва сглаженные временем. Кровь основателя их рода была сильна и, даже изрядно разбавленная той кровью, что вливали жёны, взятые из других знатных семей, поныне сказывалась на облике князей Д`элавар. Не унаследовали ль они от мага древности, вдобавок к точёным скулам и бровям вразлёт, злой рок? Бессмертные, большинство гибли молодыми даже по меркам скоротечной людской жизни. Властелины закатных земель, все они были несчастливы в любви.

Далёкий предок смотрел на последнего из рода сквозь бездну времён. Двое мужчин, живой и давно умерший — словно вели безмолвную беседу.

Ведьмак коснулся каменной ладони и будто ощутил живое тепло...

— Покойся с миром, — прошептал молодой маг в дивно живые, зрячие глаза.

Князь Аваллар встретил гибель в самом сердце Антариеса. Может ли быть мирным сон того, кто без погребения лежит в столь немирной земле?

Стража, замершая у монументальных врат, более походила на каменные изваяния. Эджай приблизился, и воины, слаженно отсалютовав сыну повелителя мечами, отчеканили шаг в стороны, точно големы.

Отец принимает не в личном кабинете и не в своих покоях, но ставит в положение просителя, вассала — знак этот из тех, что нетрудно истолковать. Отец желает, чтобы сын стоял перед ним униженным, точно он нашкодивший мальчишка. Что же... За годы в Телларионе Эджай не позабыл сантанскую науку. Поклон был безупречен, в тщательно отмеренных пропорциях сочетая учтивость и достоинство.

Аргай не поднялся навстречу, лишь одарил тяжёлым взглядом. Стоящая у его кресла, ступенью ниже, женщина, будто сошедшая с изысканной камеи, вздрогнула, устремляя на Эджая взгляд подобных двум осколкам влажной летней ночи глаз.