Теперь любой признал бы во мне молодую и прекрасную супругу короля. Разве что плавные движения леди Йосы трудно скопировать, но я старалась двигаться, как она, повторять интонации. Хотя вряд ли в общей суматохе кто-то замечал разницу, да и некому ещё здесь было знать её так хорошо. Людо сидел за другим, не почетным, столом, и всякий раз, повернувшись туда, я встречалась с ним глазами.

Бланка тоже время от времени косилась на меня, а Годфрик весь вечер смотрел перед собой и часто прикладывался к кубку. Я же, в свою очередь, изо всех сил пыталась не смотреть на регента. Получалось плохо…

Словно завороженная, я наблюдала, как рука с крупными красивой формы пальцами подносит ложку ко рту, как вспыхивают массивные перстни, как вокруг рта образуются складки, когда он смеется, и как меняют цвет волосы, стоит ему тряхнуть головой, и вспоминала другой замок и другой пир, на котором он точно так же был весел и нравился всем подряд. Как мы могли быть так слепы, принимая за искренность голый холодный расчет? Даже сейчас мне с трудом верилось, что это один и тот же человек, а веселые глаза могут вмиг стать холодными, как сталь, и рука, хлопающая по плечу соседа с той же легкостью воткнет ему нож меж лопаток.

Тут меня отвлек шум и вскрик жонглерки, танцевавшей с чем-то вроде огромных железных вееров, унизанных живыми огнями. Кто-то грубо отпихнул её и встал напротив нашего стола. Металлическая пика задела юбку, и та моментально вспыхнула, запахло паленым. Напарники девушки — один ходил на руках, второй показывал трюки с обезьяной, кинулись к ней и принялись сбивать пламя ладонями.

Музыка оборвалась, воцарилась тишина. Все смотрели на худого покачивающегося юношу, в котором я с трудом узнала Абеля. С трудом, потому что от ангельской красоты не осталось и следа. Его запавшие воспаленные глаза с набрякшими веками безуспешно пытались сосредоточиться на нашем столе, грудь была залита вином, а одежда в беспорядке лезла во все стороны.

Он глупо хихикнул и вытер мокрый рот. В тишине прозвучало резко и визгливо. Король сидел, не шевеля ни единым мускулом, лицо, и без того неподвижное, превратилось в маску. Кинув на племянника быстрый взгляд, Бодуэн обратился к юноше нарочито беззаботным тоном:

— Ну, и набрался же ты, Абель, но сегодня это всем простительно. Эй, кто-нибудь усадите его за стол! — Он махнул в сторону самого дальнего, где имелось местечко в углу у стены. — Только сперва отвесьте хорошего тумака и ничего, крепче эля, больше не наливайте.

Слова встретили одобрительным смехом, и на этом все можно было бы замять, обратив в шутку, но Абель упрямо мотнул головой, отчего его снова повело в сторону, и ноги заплелись.

— А я пришел не к вам, Вечный-Недокороль, неа! — Он покачал пальцем и неловко крутанулся на пятках, словно выбирая ведущего в игре. — Я пришел лично поздравить новобрачную и пожелать ей до-о-о-лгой и страстной ночи! — Слова предназначались мне, но смотрел он на Годфрика, часто моргая. Тот по-прежнему молчал и не двигался, как застывший в смоле комар.

Абель отвесил глубокий, до самой земли, поклон и, не удержав равновесия, шлепнулся на пол. Попытался встать и снова упал.

Бодуэн сделал знак страже, уже без фальшивой улыбки, и те двинулись к парню, ползающему в безуспешных попытках подняться.

Гости переговаривались, прикрываясь ладонями, и обменивались многозначительными взглядами, поглядывая то на Годфрика, то на меня.

Не иначе как Ваалу, отец всех козней, вселился в меня в тот миг, заставил встать и громко произнести:

— Постойте! Пусть займет место рядом со мной. Хочу, чтобы сегодня всем было весело, и ничто не омрачало праздника.

О словах я пожалела тотчас. Стражники растерянно застыли, регент посмотрел на меня, словно впервые увидел. Что за затмение на меня нашло, зачем я это сделала? Ради мелкого желания уязвить Годфрика? Заставить Бодуэна наконец взглянуть на меня, пусть и в обличии королевы? Ну, не из жалости же к Абелю…

В глаза среди прочих бросилось лицо Людо, и я мысленно отругала себя последними словами.

— Нет, — я даже не сразу поняла, что этот холодный безжизненный голос принадлежит королю. — Моя супруга слишком снисходительна. Вышвырнуть его вон.

Абель как раз поднял голову, поддерживаемый с обеих сторон стражниками. Прядь прилипла к лоснящемуся от пота лбу, губы силились что-то произнести:

— Пожалуйста, Годфрик… — услышала я, или мне показалось, что услышала.

— Вон я сказал! — рявкнул король, лицо и шея которого покраснели от гнева. — На псарню его, выдрать хорошенько, а как проспится — за ворота.